Услышав ответ азербайджанца, Майский с растерянным выражением лица вновь обратился взглядом к сотням выстроившихся на улице мужчин, будто пытаясь сопоставить услышанное с тем, что происходило, но только еще более озадачился: развернувшееся перед ним действо на праздник никак не походило.
Вдруг раздался резкий и громкий призыв проповедника, и все собравшиеся наклонились в пояс, продолжив читать молитву в таком положении. Голос настоятеля вновь возвысился — мужчины синхронно опустились на колени, чтобы спустя минуту все до единого припасть головами к земле. Пространство от Майского до бульвара, от мечети и до стен домов теперь было полностью укрыто ровными беспросветными рядами спин сотен мужчин, которые, стоя на коленях, уткнувшись лбами в землю и подняв кверху зады, читали молитву. Так прошло несколько минут, и вновь толпа пришла в движение: все вдруг приподнялись и, вскинув руки, начали громко и быстро повторять молитвенные слова, а после опять повалились на землю ничком.
В волнении наблюдал за ними Майский — мурашки побежали по его спине. На его глазах сотни мужчин продолжали приподниматься, падать, вставать на ноги, кланяться, снова опускаться на колени и снова падать ниц, действуя слаженно, уверенно, с беспрекословным повиновением, в то время как спокойное и размеренное пение проповедника густо окутывало площадь, заглушая прочие привычные для города хаотичные и беспорядочные звуки, создавая атмосферу абсолютной ясности и рождая чувство непреклонной, твердой решимости. Все это возымело на истерзанного отчаянием и тревогой Майского невероятное, гипнотическое воздействие. Он стоял затаив дыхание — происходившее полностью захватило его страждущую душу.
Когда в третий раз все поднялись на ноги, проповедник широко развел в стороны руки и одна фраза, произнесенная в тысячу голосов, разразилась над улицей. Сразу после этого мужчины принялись обуваться и собирать свои коврики. Большинство потянулось в сторону бульвара, некоторые направились к проулку; но расходились не все — часть осталась, начав кучковаться вокруг небольшой возвышенности, расположенной прямо посредине площади перед мечетью. Сюда же сместился пожилой азербайджанец в бардовой куртке, к которому и пристроился Майский, не в силах оторваться от происходящего.
Вскоре на возвышавшуюся площадку вышло двое мужчин, один из которых (тот, что покрепче) тащил за собой красивого крупного белого барана. Выведя животное на середину площадки, мужчина ухватил его за рога обеими руками: баран опешил, рванул назад, но крепко удерживаемый, лишь беспомощно уперся копытами в пол. Почувствовав, что не может двинуться с места, животное впало в панику: глаза барана бешено забегали и он, озаряя округу диким блеянием, стал отчаянно дергать головой из стороны в сторону, в попытке освободиться. В это время второй мужчина, уже доставший из висевших на поясе ножен кинжал, размерами походивший больше на меч, придерживая барана одной рукой за рог и громко выкрикивая что-то на своем, ловко разрезал ему горло, на всю ширину утопив лезвие в плоть животному. Кровь хлынула из рассеченной шеи барана, ноги его подкосились и он, издавая теперь вместо блеяния только какое-то булькающее хрипение, повалился на землю под радостные ликующие вопли толпы.