И вот тут нужно понять следующее. И для предателей, и для самураев, и даже для «наполеонов, которые право имеют», самое страшное – это носители религиозной веры. Потому что они обладают интеллектуальной волей, которая постулирует утверждение, лежащее за пределами человеческой плоскости. Волей, которая является утверждением Неведомого как исходной точки знания. Потому что утверждение – это базовое знание («я утверждаю, что дважды два – четыре»). Но, если я утверждаю, что неведомый Бог есть абсолютная истина, – более того, Он Бог постольку, поскольку Он неведом и не проявлен, поскольку Он вообще вне круга моего опыта, круга моих аналогий! Именно поэтому Он – Бог!
Если я это утверждаю, то это колоссальный вызов и Наполеону, и трактирщику Тенардье, если вспомнить образ из «Отверженных» Гюго. Помните мерзавца, который всех продал, предал, исходя из своих шкурных потребностей? С одной стороны – Наполеон, с другой – трактирщик Тенардье. Для того и другого утверждение религиозной веры является абсолютно деструктивным фактом. И они всегда сойдутся на этом, и всегда «Наполеон» будет опираться на массовые ощущения наиболее стадного, косного, шкурного порядка, чтобы блокировать вызовы религиозной веры. Это мы видим всегда. И путь секуляризма есть не что иное, как выстраивание барьеров, защищающих социум от тех людей, которые являются носителями интеллектуальной воли и которые есть инструменты стратегии Духа, – стратегии, которая вводит принцип утверждения в колеблющуюся человеческую материю.
Лицемерие легко разлетается, как солома, при малейшем испытании. И если Левиафан социума начинает наезжать на людей, подписавшихся под определённым утверждением, то все лицемеры из них очень быстро разбегутся или начнут искать какие-то оппортунистические формы согласования между своей «декларацией веры» и наездом общества. Но только та небольшая часть избранных, как тот же Андрей Первозванный или Пётр, предпочтет умирать на аренах в лапах хищников или на косом кресте «андреевском»[72].