Если мы разделим человечество на две категории – на овец и пастухов, – то представим, что предатели, у которых личное «Я» заканчивается на коже своего тела, это овцы. Представим себе, что есть небольшая часть пастухов, которые ставят своё «Я» выше, чем границы своего тела, для них есть какие-то другие ценности (круг людей, понятия чести и так далее). И первый вопрос, который я хотел бы задать: с годами пропорция остаётся прежней, или пастухов, самураев становится меньше? И ещё один: как же так получается, что для пастухов и овец, для этих двух категорий, пророк, пришедший и создавший общину, добивается этого? Ведь ни те, ни другие не хотят этой веры? Одни хотят всё для себя, другие хотят для своего круга. Как так получается, что они принимают для себя «незнаемое»?

Сначала на первый вопрос. Видите ли, вот эти пастухи, их способности, их превосходство над овцами, их способность пасти являются для них драгоценной, сверхценной самоидентификацией. Его статус пастуха для него очень дорог, и для него «Я» – это то, что он пастух, а «не-Я» – это овцы и трава. И поскольку всё равно он становится функционалом в парадигме «Я» и «не-Я», то он будет проявлять верность, и он будет проявлять следование всей системе обязательств, которые касаются его идентичности как пастуха. Овцы не способны собраться, как известно, в банду, – они будут стадом. А пастухи понимают друг друга, и они всегда будут бандой; пастухи всегда будут вместе, и они будут понимать других пастухов, которые имеют и пасут другое стадо. И они верны себе как пастухам, верны своему статусу, верны этой группе. Это фундаментально.

Если переносить это в историю, то самураи – это промежуточный и служебный класс, они служат господам. Их верность – это верность оруженосцев рыцарям. Рыцари тоже, конечно, служащие. Не «служащие» в советском смысле – как шкрабы, школьные работники, – а те, кто несет служение.