Никто и не обратил внимания на приход Игоря. Будь они менее увлечены, они, конечно же, почувствовали бы вторжение инородного тела, — увидели бы, что он не принадлежит к их союзу, не одобряет методов и, может быть, подвергнет сомнению цель. Но настолько все они были поглощены происходящим, своим единением, что никому и в голову не пришло обратить внимание на него — их дружная семья, добрая и терпимая, без всяких сомнений как бы приняла члена-послушника.

«Пьяны, конечно, — думал Игорь, страдая, — но хоть немножечко уважения к самим себе, немножечко бы самолюбия хоть. Ведь и остроумия-то нет, беспомощные потуги… Боже, неужели это им действительно нравится?»

Он сел на свободное место — недалеко от Орлова, — выпил подряд две рюмки чего-то сухого, молча, не принимая никакого участия в буйном веселье. «Неужели не понимают, не чувствуют, что бесполезно это все, противоестественно и надуманно — потому и пошло! Унизительно!» Мельком увидел, что Оля — молоденькая милая Оля с тонким, ювелирно отделанным носиком — не принадлежит, как видно, к общему хору, сидит, поглядывая отстраненно, спокойно, хотя, правда, разрумянилась тоже, и лишь слегка улыбается время от времени. Вздрогнув радостно, Игорь, словно ища спасения, ринулся в светлую глубину ее глаз, принялся внимательно и настойчиво искать в них чего-то. Однако она то ли на самом деле не замечала, то ли делала вид, что не замечает… А Марина, разделившая с ним такие минуты танца… Что с ней-то происходит?

Глупо было разыгрывать из себя ханжу, Игорь понимал. Глупо сидеть с кислой миной. Надо сказать что-нибудь, включиться как-то, может быть, взять на себя, повернуть, но как? Нельзя же встать ни с того ни с сего со своими стихами! Посидев некоторое время, он вышел из комнаты, а потом из квартиры и из дома совсем. И шагал по улице, широко, сильно, с удовольствием вдыхая ночной холодный воздух. «После разберусь, после во всем разберусь, ну их к черту, пусть их!» — думал он и шагал, шагал.

16

16

В квартире же Александра Сергеевича тем временем — на этом праздничном Корабле, почти совсем освободившемся от балласта — но и от компаса в то же время! — плывущем теперь неизвестно куда, крутящемся и вертящемся, — веселье все разгоралось. Насмеявшись, наговорившись, отведя душу, вырвавшись — хоть так! — из пут повседневности, люди, казалось, чувствовали себя все свободнее, все проще. И проблемы, над которыми каждый достаточно наломал уже голову, отодвинулись далеко, и все больше становилось это похоже на братство святой общины, где каждый, словно бы и на самом деле, любит ближнего как самого себя, и все-то в эти блаженные часы как будто бы равны друг перед другом. Казалось, немногого им не хватает, совсем чуть-чуть — может быть, привычки друг к другу, доверия, смелости? А то бы… Братство! Братство! Единение всех!