Олифант вынул из жилетного кармана немецкие часы, служившие ещё его отцу, и отметил время. Убирая часы назад, он коснулся среднего из трёх стеклянных колпаков. После смерти премьер-министра на этот аппарат не пришло ещё ни одного сообщения.

* * *

Бригсомская терраса, куда вёз его кэб, выходила на одну из новых, очень широких улиц – отважные строители испытывали почти сладострастный восторг, прорубая такие просеки в древних и почти ещё не исследованных джунглях Восточного Лондона.

С первого же взгляда на «террасу» Олифант решил, что более унылого сооружения из кирпича и извёстки не было, нет и не дай бог если будет. Не жилые дома, а тюрьмы какие-то. Подрядчик, нажившийся на строительстве этих кошмарных чудовищ, должен был ещё до окончания работ повеситься на дверях ближайшего кабака.

Да и все эти улицы, по которым ехал кэб – их только при подобных обстоятельствах и видишь, – широкие, унылые, безликие, словно и не знающие ни дневного света, ни самых обыкновенных прохожих. Начинало моросить, и Олифант сразу пожалел, что отказался от предложенного Блаем дождевика. А вот на двоих, околачивающихся у пятого дома, были чёрные плащи с капюшонами. Эти длинные просторные хламиды из провощённого египетского хлопка, придуманные в Новом Южном Уэльсе и снискавшие немало похвал в Крыму, были идеально приспособлены, чтобы скрывать такое оружие, какое – тут уж никаких сомнений – скрывала эта парочка.

– Особое бюро, – бросил Олифант, не замедляя шага.

Бдительные стражи даже не шелохнулись, ошеломлённые аристократическим произношением и уверенным поведением незнакомца. Нужно сказать об этом Фрейзеру.

Миновав прихожую, он оказался в крошечной гостиной, залитой безжалостным белым светом мощной карбидной лампы, установленной в углу на треноге. Мебель в гостиной состояла из явных остатков былой роскоши. Кабинетный рояль, шифоньерка – всё это, по смыслу, предназначалось для гораздо большего помещения. Золочёный багет шифоньерки вытерся, потускнел и производил теперь невероятно жалкое впечатление. Посреди пустыни грубого бесцветного половика розами и лилиями цвёл прямоугольный оазис – маленький, донельзя обветшавший брюссельский коврик. На окнах – вязаные занавески, за окнами – Бригсомская терраса. Слева и справа от зеркала в двух настенных проволочных корзинах обильно и колюче разрослись какие-то паукообразные кактусы.

К запаху карбида примешивалась ещё и другая, более резкая вонь.

Из глубины дома появился Беттередж, занятый последнее время наружным наблюдением за пинкертоновскими агентами – и сам очень похожий на пинкертоновского агента. Для достижения этого сходства оперативник был вынужден одеваться во всё американское с ног до головы – от лакированных штиблет с эластичными вставками до высокого котелка. Лицо его выражало мрачную озабоченность.