Наконец, когда Бродка задал вопрос о том, как прошли похороны, Жюльетт не выдержала и разразилась слезами.

— Неужели ты не можешь понять, что я не хочу сейчас об этом говорить? — сдавленным голосом прошептала она.

— Извини. — Бродка взял ее руки в свои. — Очевидно, смерть мужа расстроила тебя сильнее, чем я предполагал.

— Да, — ответила Жюльетт, вытирая слезы, — но не так, как ты думаешь.

— Что ты имеешь в виду?

На мгновение их разговор прервался, поскольку к ним подошел официант, чтобы принять заказ — конечно же, жаркое из овощей. Когда он удалился, Жюльетт ответила:

— Бродка, ты даже не догадываешься, каким мерзавцем был Гинрих на самом деле. И я была за ним замужем пятнадцать лет… — Она покачала головой.

— Я знал его, — напомнил Бродка. — Пусть весьма поверхностно, но этого было достаточно.

Некоторое время оба молчали, пока вдруг в ресторане не появился новый посетитель. Узнав Жюльетт, он приветствовал ее почтительным поклоном.

Та ответила на приветствие легким кивком.

— Кажется, тебя здесь знают, — удивленно произнес Бродка.

— Глупости. Я же рассказывала тебе о писателе, с которым случайно познакомилась.

— Этот толстяк?

— Именно. Шперлинг. Он — ночной человек. Пришел позавтракать.

— Позавтракать? — Бродка тихонько рассмеялся, словно хотел немного приободриться, но поднять себе настроение ему не удалось.

— Кстати, — сказала Жюльетт, отодвигая тарелку, на которой еще лежала половина жаркого, — я ошиблась по поводу Норберта. Он никак не связан с ватиканской мафией. Пурпурная ленточка, которую я видела в его квартире, принадлежит новому приятелю.

— Позволь, я угадаю: Титус.

— Верно.

— Этот Норберт узнал что-нибудь о Титусе?

— Нет, абсолютно ничего. Он знал только то, что Титус — голубой.