После того как Буковски повесил трубку, он вздохнул и потянулся, не вставая со стула. Внезапно он вздрогнул: перед ним стояла Лиза.

— Как… я… я не слышал, как ты вошла, — заикаясь пробормотал он.

Лиза села за свой письменный стол.

— Ты, я…

— Я ничего не хочу об этом слышать! — перебила она Буковски. — У нас есть работа, ею мы и займемся.

Буковски покачал головой.

— Нет, я не могу вести себя так, как будто бы ничего не произошло.

— Что произошло, то произошло. Нечего переливать из пустого в порожнее. Нам нужно расследовать преступление, и на нем-то мы и сосредоточимся — на нем и ни на чем другом, ясно?

Буковски невольно улыбнулся.

— Кстати, я тебе уже говорил, что у тебя ямочки на щеках появляются, когда ты сердишься? И эти ямочки так подпрыгивают… Действительно забавно смотрится.

Лиза покраснела от гнева.

— Сначала ты меня оплодотворяешь, а потом хочешь еще и высмеять! — она так на него кричала, что Буковски невольно съежился на стуле.

— О'кей, — робко произнес он. — Давай я сначала расскажу тебе обо всем, что произошло. А потом мы вместе напишем предварительный отчет для прокуратуры.

Лиза буркнула что-то, соглашаясь.

Мюнхен, тюрьма района Гизинг, улица Штадельхаймерштрассе…

Рано утром двое полицейских забрали Тома из больницы и перевезли его в Мюнхен, в одну из городских тюрем. Попрощаться с Мошавом ему не позволили: Буковски временно запретил задержанным общаться. В конце концов, все еще существовала опасность того, что они сговорятся.

После того как Том прошел унизительную процедуру регистрации, его разместили в одиночной камере в той части здания, где находился следственный изолятор. Камера, длиной в четыре метра и шириной почти в три, в которой стояли маленький стол, табуретка, неудобная кровать и висело несколько шкафчиков, стала на ближайшие дни его новым домом.

Обитателей СИЗО принципиально размещали в одиночках и на прогулку во внутреннем дворике выводили в районе полудня тоже по одному. Ну и что; теперь, когда он знал, что Яара жива и здорова и находится совсем близко, — у него отлегло от сердца. Скоро он снова будет на свободе. В конце концов, он жертва, а не преступник.