Оттуда тянуло синим холодом и плотной непроглядываемой тьмой.

Офицеры с вертолетов поносили на чем свет стоит монахов, низвергая на них самые жуткие проклятия. Кулаки зло долбили по обшивке корпусов, ноги стучали, лица кривлялись, офицеры харкали сверху на монахов.

Чан застыл, отрешенно наблюдая, будто бы он был глубоко нейтральное лицо. Накапливались вариантно мысли. Зрело мнение. Занимала сейчас не удачная стрельба и ничтожный урон противника: нет, он внимательно следил за действиями. Самые чувствительные уголки души будоражило в скрытом удовлетворении спокойная, размеренная организация, действие всей группы и каждого в отдельности. Какой порядок. Выдержка. Ни одного лишнего движения. Словно то были не люди, а манекены, которых они притащили с собой. Может и пуля, попадая в монаха, превращала его в чучело, разрывала на части и уносила его и тайну в небеса.

Местность дико контрастировала с происходящим.

Свежее, звонкое утро и понурые молодые люди, угрюмо и молча тянувшие товарищей на уцелевшие машины. Иногда они спотыкались, и труп, влекомый инерцией и силой тяжести, катился вниз, к подножию. Руки болтались. Возникало чувство, что те манекены, по которым они по ошибке и незнанию стреляли, перевоплотились в трупы и своей неестественной игрой болтающихся рук, ног, голов, словно наскоро пришитых слабыми нитками, напоминали злой иронией о тех безумных минутах, хозяевами которых им только что пришлось побывать. Головы. До сострадания больно, когда они волочатся по земле, болтаются и бьются о камни, выкручивают шею так, будто на прощание желают узреть необъятное, и лица корчатся в нестерпимых гримасах.

Глаза открыты.

Они глядят на вас мертвенным взглядом живого монаха. В пустых зрачках только один немой вопрос «Почему не вы, а я в таком неудобном положении? Что вы со мной делаете? Куда тащите? Я еще существую. При усилии встану, пойду сам. Вдохните только тепло в холод моей души. Отпустите меня. Я молод. Только поставьте на ноги. Дайте вдохнуть полной грудью. Дайте… Нe мешайте…».

Солнце над горами.

Трупы на склонах.

Голубое теплое небо.

Черная, запекшаяся кровь на камнях, на траве. Искаженные, безучастные лица. Пустые, бездонные стекла глаз.

Погребальный сбор тел.

Монахи прекратили стрельбу. Внизу таскали раненых. Чан покусывал губы: наблюдал никчемные перегруппировки.

— Пора возвращаться. Баки пустые, — доложил пилот.

Полковник кивнул.

Машины с вибрирующим ревом развернулись в воздухе. Выстраивались в линию. Неожиданно, сквозь шум двигателей, четко послышалась тяжелая, длинная очередь пулемета.