— Боюсь, что так.

Вмешался Паттерсон:

— Так ты ничего не знаешь? Значит, ты — пустое место.

Все трое уставились на него. Пока они гадали, что могли значить слова: «дак фы нифево ни фнаифь», Паттерсон прогнусил:

— И потому, фто фы нифево ни фнаифь, ты фумаефь, мы фебя отфусфмим?

Она не обратила на него внимания. Стало слышно мерное жужжание кондиционера.

— Пора найти Деларма, — решительно заявил Фрэнки.

Когда Стречи и Микки ушли, Паттерсон уселся на стул, мрачно глядя на содержимое мини-бара. Время от времени он касался своего носа — словно бы для того, чтобы убедиться, что он все еще на месте. Вот боль никуда не девалась — нос его походил на заплывший воском огарок, — но осталось ли что там, под повязкой? Он обернулся к Фрэнки, который не спускал глаз с окна:

— Думаете, кто из этих ублюдков вернется?

— Почему нет?

Паттерсон злобно уставился ему в спину:

— А смысл?

— Деларм — потому, что у него нет причин убегать и прятаться — судя по тому, как он пришел покрасоваться, пока мы завтракали, а Стречи — потому, что она по уши в дерьме. За ней охотится толпа обманутых покупателей, каждый из которых считает, что она должна ему сотню тысяч.

— Вот потому-то она и не вернется.

— Что ж ей теперь — всю жизнь от всех бегать?

— Она может получить пожизненное заключение.

— Ее надули — равно как и всех нас. Так и вижу ее в зале суда — как она смотрит на судью своими глазищами. Нет, единственное, чего она хочет, — дотянуться своими прелестными ручками до Клайва, чтобы ее громила-бойфренд показал ему, как он был неправ. Как она сказала, мы на одной стороне.

Паттерсон постарался говорить непринужденно — так вышло бы говорить непринужденно у ревущего тюленя: