— Как Пикассо, — вставила я, улыбкой показывая, что шучу.

— Именно как Пикассо, — улыбаясь, согласился он. — У меня есть домашняя студия, поэтому мне для работы стоит только подняться наверх и не приходится возвращаться в школу и возиться, отпирая двери.

Я представила, как он шарит по карманам в поисках ключей.

Он допил вино и налил еще, но, как я заметила, умеренно: должно быть, собирался еще вести машину и не хотел рисковать. При нашей итальянской гавани мотеля не было.

— Вообще-то, — закончил он, — мы пару лет как уехали из колледжа — у нас дом попросторнее. Это тоже к лучшему, хотя теперь я на занятия добираюсь двадцать минут на машине, а не четыре пешком.

— Жаль, — я доела лазанью, чтобы не жалеть потом, что осталась голодной — заодно со всем, о чем еще придется жалеть. Мне еще предстояло дочитать об Исааке Ньютоне, а книга оказалась интереснее, чем я ждала.

Роберт заказал десерт, и мы поговорили о наших любимых художниках. Я призналась в любви к Матиссу и вслух поразмыслила, какими бы вышли из-под его кисти наш шаткий столик, занавески и розы. Роберт посмеялся и не признался, что сам более склонен к академизму, хотя и интересуется импрессионистами, — счел это очевидным или вспомнил критические статьи и решил их не подтверждать. Его слава росла, он уже расплатился со своими наставниками и однокурсниками-концептуалистами за их насмешки. Все это я, слушая его, читала между строк. Еще мы поговорили о книгах: он, к моему удивлению, любил поэзию и цитировал Йейтса и Одена, которых я немного читала в школе, и Чеслава Милоша, чей сборник я однажды пролистала, после того, как заметила его на столе у Роберта. Романов он не любил, и я пригрозила послать ему длинный викторианский роман, как бомбу, в посылке. «Лунный камень» или «Миддлмарч». Он засмеялся и поклялся его не читать.

— Но тебе должна нравиться литература девятнадцатого века, — добавила я. — По крайней мере французы, раз ты любишь импрессионистов.

— Я не говорил, что люблю импрессионистов, — поправил он. — Я сказал, что делаю то, что делаю. По собственным соображениям. Иногда получается похоже на импрессионистов.

Он и этого не говорил, но я не стала его поправлять.

Помню, он еще рассказал, как едва не погиб в авиакатастрофе.

— Я летел в Нью-Йорк из Гринхилла, я тогда вел курс в вашем колледже, в Барнетте. И что-то случилось с одним из двигателей, так что пилот по интеркому объявил, что возможна вынужденная посадка, хотя мы уже подлетали к Ла Гуардиа. Моя соседка очень испугалась. Это была женщина средних лет, самая обыкновенная. До того она рассказывала мне о работе своего мужа или о чем-то таком. Когда самолет резко пошел на снижение и замигали предупреждения «пристегнуть ремни», она вцепилась в меня, обхватила за шею.