Бобби уже выключил свет в столовой и при свечах наводил порядок на кухне, сметая осколки в совок и ссыпая их в большой бумажный мешок.

— Ты очень хозяйственный, — сказал я, присоединяясь к уборке.

— Думаю, в прежней жизни я был домоправителем у какой-нибудь венценосной особы.

— Какой именно?

— У русского царя Николая II.

— В таком случае ты плохо кончил.

— А потом возродился в теле Бетти Грэбл.

— Кинозвезды?

— Малый, другой Бетти Грэбл нет на свете.

— Я обожал тебя в «Мама носила трико».

— Спасибо. Но снова стать мужчиной очень приятно.

Закрывая первый мешок, пока Бобби открывал второй, я сказал:

— Меня надо было как следует вздуть.

— За что? За то, что я прожил множество жизней, а ты только одну?

— Он приходил сюда надрать мне задницу, хотя на самом деле хотел надрать ее себе.

— В таком случае он извращенец.

— Как ни горько, но ты прав. Он моральный извращенец.

— Малый, в минуты гнева ты выражаешься очень туманно.

— Он знает, что подвергает Тоби смертельному риску, и ест себя поедом, хотя и не признается в этом.

Бобби вздохнул: