Мой голос становился все тише и неувереннее. Макс обернулся, оторвавшись от завораживающей его ночной Москвы, посмотрел мне в глаза.

— Хочу? Дьявол! Да я не просто этого хочу, я… я дико этого хочу! Но… Ты завтра уезжаешь. Ты понимаешь, что я не шучу? Так что лучше — не надо. Так всем будет проще. Просто поверь мне.

— Нет!

Я не выдержала и подошла к нему вплотную. Посмотрела снизу вверх. С отчаяньем, вызовом… Макс сделал глубокий выдох.

— Ты всех мучаешь, солнышко.

— Нет!

— Да.

— Ну нет! Так не бывает! Это неправильно! Это, в конце концов, просто жестоко!

— Не бывает? А по-моему, в основном именно так и бывает: неправильно и жестоко.

Меня как ударили по лицу. Я, кажется, опять заплакала. Обняла себя за плечи, чтобы успокоить дрожь. Внезапно мне стало холодно, будто ветер принес откуда-то холод смерти. Все умерло. У нас ничего не будет. Я хоронила свою надежду, свое чувство, все то, что у нас могло бы быть, и никогда уже не будет.

Наверное, все это было написано у меня на лице, и Макс все-таки не выдержал.

— Дьявол! Хорошо! Ты обещаешь, что уедешь?

Все уже было разрушено. Похоронено. Не надо было мне оживать. Я же уже попрощалась с этим миром. Еще тогда… в бильярдной…

Мертво, как над могилой усопшего, я кивнула и прошептала:

— Да. Я обещаю. Я уеду. Теперь, когда все достаточно плохо, чтобы быть похожим на то, как оно «в основном и бывает», ты меня поцелуешь?

И Макс меня поцеловал. Казалось, что перегороженные веками плотины внезапно разом прорвало, и нас понесли бурлящие потоки бешено ревущей воды. Мы проваливались в волны и опять всплывали, хватая ртами воздух и не видя вокруг ничего, и ни капли не заботясь сохранять равновесие. Я абсолютно перестала понимать, где небо и где земля, голова кружилась, и перед глазами мелькали в бешеной пляске далекие огни этого сумасшедшего города, и Макс подхватил меня на руки и куда-то понес, мимо мелькнули ступени в квартиру, коричневые стены коридора, дверь в спальню, и слезы продолжали катиться по моему лицу, и Макс собирал их губами, и в ушах моих шептал его голос: «Солнышко ты мое, бедное солнышко! Зачем я, дебил, тебя сюда вытащил?! И как же я тебя люблю!»

* * *

Слабые, еще неуверенные в себе и слегка розоватые утренние лучи легли на висок, бликами заиграли на жестких серебристых седых волосах, то тут, то там проглядывающих среди своих, еще вчера таких темных, почти черных собратьев, прочертили нежную полоску на небритой щеке, обозначив тенью глубокую продольную морщинку в уголке губ. Сквозь двухдневную колючую щетину виднелась маленькая родинка. Мне смертельно захотелось хотя бы на миг, нежно-нежно дотронуться до нее кончиком пальца, еще один, самый последний раз, и я подняла глаза на ее хозяина, как бы пытаясь спросить разрешения.