У нас в рюкзаках нет зеркал.

— Скажи мне честно, Жан-Клод… это проказа?

— Солнечный ожог, — отвечает Же-Ка. — Но вид у тебя действительно неважный, друг мой. Обожженная кожа сходит красными и белыми полосами, а губы и щеки под ней почти синие — правильнее сказать, синюшные — от недостатка кислорода.

— Красный, белый и синий, — говорю я. — Боже, храни Америку.

— Или Vive la France,[49] — прибавляет Жан-Клод, но не смеется. Я замечаю, что у него и трех шерпов, за исключением Бабу, тоже синюшные губы, лица и ладони.

Вчера на завтрак, обед и ужин я пытался сосать замороженную картошку и бобы в форме консервной банки. У них был вкус керосина, как и у всего остального, что шерпы несли в своих тюках. Мне пришлось выползти наружу, поскольку рвотные спазмы стали нестерпимыми, и с тех пор я не пытался что-нибудь есть. (Нам удалось согреть банку персиков, так что каждый из шестерых получил по одному крошечному глотку ледяного персикового сока. Дразнящий намек на жидкость был даже хуже, чем ее полное отсутствие.)

Я замерзаю. В первую ночь мы с Же-Ка предположили, что Анг Чири и Лакра Йишей смогут втиснуться в спальный мешок с одним из двух других шерпов — спальники предназначались для мужчины-европейца, а не для маленького шерпы, — но у них ничего не вышло. Эти спальники пошиты в виде кокона, без пуговиц или молнии, и поэтому их невозможно развернуть и расстелить один сверху, а другой — снизу, как одеяла на гагачьем пуху. Поэтому в первую ночь Анг Чири пытался спать в одной верхней одежде из шерсти, поскольку шерпы не захотели надеть «мишленовские» пуховики Финча, в которые влезли мы с Же-Ка (и были вынуждены провести в них первый жаркий день в «корыте» и на леднике, где я заработал жуткий солнечный ожог). В результате Анг Чири и Лакра Йишей обморозили ступни и пальцы на ногах. Говорящий по-английски шерпа Же-Ка, Норбу Чеди, так страдал от недостатка кислорода, что обе ночи спал, не пряча лицо в складки спального мешка; результатом стали белые пятна обморожения на его щеках.

Поэтому прошлой ночью мы с Жан-Клодом отдали свои пуховые куртки и штаны Ангу Чири и Лакре Йишею, и я до утра не сомкнул глаз. Под новой одеждой, подбитой пухом, у меня была только шерстяная норфолкская куртка, как у Мэллори, шерстяные бриджи и носки, и теперь меня не мог согреть даже пуховый спальник. Заснуть я не мог сначала из-за плохого самочувствия, а потом сон окончательно прогнал сильный холод или ощущение, что меня кто-то душит. Или то и другое вместе.

От движения мне становится лучше — я натягиваю ботинки и прячу в рюкзак высокие фетровые «шлепанцы». Но каждое движение отнимает у меня силы, и я вынужден делать паузы, хватая ртом воздух. Я вижу, что Жан-Клод с не меньшими усилиями пытается завязать замерзшие шнурки. Шерпы движутся еще медленнее и с большим трудом, чем мы с Же-Ка.