«Это должен быть либо Бромли, либо Курт Майер». По крайней мере, я так думал, когда смотрел на мертвого мужчину несколькими секундами раньше. Но затем увидел лохмотья обмоток на лодыжках и понял, что передо мной британский подданный. Немецкие и австрийские альпинисты не носили обмоток.
«Я нашел Персиваля Бромли».
Именно тогда я выстрелил из ракеты — пришлось снять две пары рукавиц, но зеленая гильза 12-го калибра все равно едва не выпала из негнущихся от холода и волнения пальцев. Убрав сигнальный пистолет, я обнаружил, что колени у меня подгибаются и что мне лучше присесть.
У меня в рюкзаке два кислородных баллона и несколько хрупких вещей, и поэтому я не сажусь на него, как обычно поступаю на склоне горы, и уже через несколько минут космический холод гранитной плиты на Северном гребне Эвереста уже добирается через все слои шелка, хлопка, шерсти и гусиного пуха до моего зада, а затем и до бедер. Я быстро замерзаю. Теперь, разглядев английские обмотки на трупе, я узнаю разодранные шерстяные бриджи и норфолкскую куртку, и уверенность в том, что это Персиваль Бромли, крепнет. Рассматривая тело в бинокль, я видел, что оно лежит ничком, с вытянутыми вверх руками; голые пальцы, длинные и загорелые, впились в замерзшие камни над головой, которая наполовину скрыта каменной осыпью.
Теперь мне совсем не хочется рассматривать лицо мертвого человека. Как я уже говорил, мне приходилось видеть тела погибших в горах, но у меня нет никакого желания без необходимости видеть лицо этого. И я не хочу даже думать о том, что через несколько минут Реджи, отвечая на мой сигнал, спустится сюда и увидит своего любимого кузена в таком виде.
Одна из причин этого — смущение. Большая часть трупа по-прежнему скрыта одеждой и не повреждена, за исключением торчащей кости сломанной правой ноги — классический перелом голени, думаю я, — и нескольких рваных ран на удивительно широкой и мускулистой спине, но вороны уже клевали его ягодицы, и они полностью обнажены. Птицы — тибетцы называют их