Барби перевел дух и подавил сердитое желание прошествовать мимо девушки, а потом посмотреть, что будет. Она разглядывала его темными подернутыми дымкой глазами, и Вилл знал, что если она позовет, немедленно явятся несколько здоровых ребят, охраняющих торжественную неприкосновенность этого храма.

Он старался преодолеть возникшую в горле сухость. Ведь Гленнхейвен считается одной из лучших психиатрических больниц страны, твердил он себе, и этот давний смутный ужас перед всеми психиатрическими учреждениями не обоснован.

— Миссис Мондрик — моя приятельница, — сказал он девушке, — я просто хочу выяснить, как у нее дела.

— Обсуждать дела наших пациентов запрещено, — проворковала хрупкая жрица, — но раз ее лечит сам доктор Гленн, вы можете не сомневаться, что миссис Мондрик получает самую лучшую помощь. Если вы хотите попросить разрешения навестить ее…

— Нет, — пробормотал он, — благодарю.

Барби сбежал от экзотической улыбки девушки и этой упорядоченной безжалостной тишины, пытаясь внушить себе, что слепая женщина вовсе не является пленницей этого благоустроенного храма двадцатого века. А Гленн на самом деле выдающийся психиатр, конечно же, его лечение будет гуманным и искусным.

Однако Барби с облегчением покинул лечебницу. С радостью вдыхая прохладный осенний воздух, он поспешил к машине. Еще одно усилие оказалось тщетным, но оставалась еще Эйприл Белл. При мысли об игривой рыжей девушке его дыхание участилось. Время звонить ей в отель уже почти настало, и он собирался вернуть волчицу из белого нефрита и как-нибудь выяснить, видела ли Эйприл Белл сон…

Тут он увидел мисс Уолфорд. Сиделка сжалась в маленький серый комочек на скамейке у автобусной остановки. Остановив машину у края тротуара, Вилл предложил подвезти ее домой.

— Я вам так признательна, мистер Барби. — Благодарно улыбаясь желтыми вставными зубами, она уселась рядом. — Я пропустила автобус и не знаю, когда будет следующий. Наверное, можно было попросить девушку, чтобы она вызвала мне такси, но я плохо соображала, что делаю. Я так расстроилась из-за бедной Ровены,

— Как она? — хриплым шепотом спросил Барби.

— Доктор Гленн написал на ее карте «Острое состояние».

В сухом голосе сиделки прозвучали тревожные нотки. — Она все еще в истерике и не хотела меня отпускать, но Гленн сказал, что мне надо уйти. Ей дают успокаивающие средства.

— В чем же дело?

— У нее этот навязчивый страх, так Гленн это называет, и странное ощущение, как будто ей необходимо что-то сделать.

— Ну? — Барби нахмурился. — А что именно?

— Вы ведь знаете, как она относится к серебру? Гленн называет это навязчивой идеей. А сегодня утром положение ухудшилось. Видите ли, мы сняли эти чудные старые драгоценности, перевязывая синяки и царапины после того падения на тротуаре, так она, бедняжка, совсем обезумела, когда поняла, что на ней их нет. Доктор Гленн позволил мне принести ей из дома бусы и браслеты, и она благодарила меня так, будто я спасла ей жизнь.