Он отпустил ее, и она мягко отряхнула свою белую шерсть.

— Не смей меня трогать, змеюга, — ее голос был сладким, но язвительным.

Он снова потянулся к ней.

— Тогда скажи мне, что значит для тебя Трой?

Она отпрыгнула.

— Не все ли равно? — Белые клики оскалились в ухмылке. — Пошли. У нас есть дело сегодня.

Извивающееся тело Барби в приливающих волнах мощи толкало его вперед, рядом с ней. Гладкие чешуйки терлись об упавшие листья и издавали звук, напоминающий движение жерновов. Он не отставал от бегущей волчицы, поднимая голову так, чтобы она оказалась на уровне ее половы.

Теперь ночной мир стал казаться ему странно новым. Его обоняние не было столь же тонким, как у волка, а зрение оказалось не таким острым, как у саблезубого тигра, и все же он слышал томные вздохи реки и шуршание полевых мышей, и все самые тихие звуки, издаваемые спящими животными и людьми на фермах, погруженных во тьму, которые они миновали.

Кларендон предстал перед ними в ужасающем грохоте машин, с хриплыми гудками и завыванием радио, сопровождающимися лаем собак и причитаниями человеческих голосов.

Они свернули с шоссе на Сентер-стрит и пересекли темный парк Фонда. Из окон на девятом этаже серой башни струился желтоватый свет. Здесь Спивак и Квейн вели тайную войну со своим врагом — Сыном Ночи, и в воздухе чувствовалось слабое зловоние. Запертая дверь отступила перед их объединенными усилиями, и глаза резанул яркий свет центрального холла. Ядовитая вонь внутри ощущалась сильнее, но Барби надеялся, что змея должна быть к ней менее чувствительной, чем серый волк.

У доски объявлений перед лифтом вяло играли в карты двое мужчин с колючими глазами. Надетые на них университетские свитера не соответствовали ни их сложению, ни возрасту. При появлении волчицы и громадной змеи один из них уронил обтрепанные карты и нащупал револьвер у бедра.

— Слушай, Джаг, я не отличаю карты друг от друга. — Голос звучал хрипло и обеспокоенно. — Говорю тебе, эта служба в Фонде стала действовать мне на нервы. Сначала все вроде было нормально — двадцать баксов в день, только чтобы никого не впускать в лабораторию… Но теперь мне это не по душе.

Второй сторож собрал карты.

— Почему это, Чарли?

— Гляди-ка, Джаг, в городе все собаки вдруг выть начали. Не пойму, что все это значит. Эти люди в Фонде чего-то боятся. И призадумаешься, если вспомнить, как старик Мондрик умер и как Читтум был убит… Квейн и Спивак ведут себя так, как будто знают, что они на очереди в этом списке. Что бы ни было у них там в том жутком ящике, я бы за сорок миллионов не согласился на это поглядеть.