Каждый месяц Донни отправлял в Парчман блок сигарет и небольшую сумму денег. Пару-тройку раз братья обменялись письмами, но поскольку эпистолярный жанр внушал обоим отвращение, переписка заглохла. О том, что ближайший родственник Донни оказался на Скамье, в Дёрхаме знали всего четыре человека.

У дверей Семнадцатого блока его обыскали и провели в «гостиную». Минут через пять туда же вошел Сэм. Братья крепко обнялись, а когда разжали объятия, то в глазах друг у друга с недоумением заметили слезы. Сложением и ростом оба были почти одинаковы, только Сэм выглядел лет на двадцать старше. Он присел на край стола, Донни опустился на стоявший рядом стул. Оба закурили.

— Есть что-нибудь обнадеживающее? — после долгого молчания спросил Донни, уже зная ответ.

— Ничего. Не удовлетворена ни одна апелляция, ни одна жалоба. Они пойдут до конца, Донни. Со мной расправятся. Запрут в камеру и накачают газом, как подопытного кролика.

Младший уронил голову на грудь.

— Мне очень жаль, Сэм.

— Мне тоже, но будь я проклят, уж скорее бы!

— Не говори так.

— Я сказал тебе правду. Устал жить в клетке. Возраст не тот, да и время подпирает.

— Ты не заслуживаешь смерти, Сэм.

— Это самое тяжелое. Дело не в страхе — все мы когда-нибудь умрем. Мерзко сознавать, что какие-то шакалы просто тобой попользовались. Победа останется за ними. Будут стоять и смотреть, как я корчусь. Подонки!

— Что говорит твой адвокат?

— Он испробовал все средства. Без результата. Хочу вас познакомить.

— Видел в газете его фотоснимок. Не очень-то он походит на нашу кровь.

— Он молодчина. Весь в мать.

— Голова варит?

Против воли Сэм улыбнулся:

— Не то слово. На редкость смышленый паренек. Все это здорово его огорчает.

— Он подъедет к тебе сегодня?

— Наверное. Остановился у Ли, в Мемфисе, — произнес Сэм с ноткой гордости в голосе. Судьба свела-таки его дочь и его внука, и они прекрасно ладят.