Я оперся на поручень:

– Она не сказала, для чего собственную квартиру разгромила?

– Ничего она не делала. Наверное, просто забыла дверь запереть, и местные мальчишки доделали остальное.

Что объясняло пропажу антидепрессантов. Наверное, маленькие засранцы в это самое время пытались от них заторчать.

Дзынь. Мы вышли. Женщина осталась стоять, где стояла, и лифт снова унес ее.

Я показал на коридор:

– Палата в самом конце.

Кровать, стоявшая рядом с кроватью Хитрюги, была украшена цветами и воздушными шариками. У Хитрюги на тумбочке только бутылка газировки и экземпляр Скоттиш Сан. Заголовок во всю страницу: «ТЕЛЕВИЗИОННЫЙ ПСИХОЛОГ, ОН ЖЕ СЕКСУАЛЬНЫЙ МАНЬЯК, ОБВИНЕН В СОВЕРШЕНИИ ШЕСТИ ИЗНАСИЛОВАНИЙ» – над фотографией улыбающегося доктора Дочерти.

Правый глаз Хитрюги закрывала марлевая повязка, лицо более худое и обвисшее, чем обычно, все в синяках и шрамах.

На нем был «ночной прикид», купленный нами в супермаркете вчера вечером. На груди отфотошопленная кошачья морда в стиле постера Обамы две тысячи восьмого года.

Хитрюга поморгал здоровым глазом. Нахмурился:

– Ничего не принесли, даже сраной открыточки с пожеланием выздоровления, а у этого ублюдка, – ткнул пальцем на лежавшего без сознания парня на соседней кровати, – как на предвыборной компании у Клинтон.

Я присел на край кровати.

Элис наклонилась, обняла Хитрюгу, да так крепко, что он даже вздрогнул. Потом залепила ему поцелуй в щеку:

– Я так рада, что с тобой все в порядке! Выглядишь ты… ужасно.

– Спасибо.

– Нет, серьезно, просто неважно. Как будто тебя газонокосилка переехала. Ты хорошо себя чувствуешь?