Киваю и молча потираю ладони. Мне становится грустно.

– Знаешь, иногда я смотрю вокруг и думаю, что любви нет, – задумчиво продолжает Мэри-Линетт, – тогда я уверяю себя, что мы с Норин ничего не теряем. Люди предают, люди бросают. Душу лечит только близкий. А затем он ее и калечит. Разве это любовь? Не верю и не хочу верить. Но потом…

Тетя усмехается, а я с любопытством подсаживаюсь ближе.

– Что потом?

– Потом я вижу, как старики идут по улице… – Мэри смеется, наверняка считая свои слова глупостью. – Как сплетены их пальцы, как покоится ее голова на его плече… Или вижу, как молодая девушка изо всех сил прижимается к парню. Она глядит на него испуганно, просит не уходить, а он и не уходит. – Тетя смотрит на меня так, что внутри все переворачивается.

Мы молчим. Мэри-Линетт гладит меня по щеке:

– Твое сердце сейчас выскочит из груди.

– Хватит слушать мое сердце, – шепчу я.

– Это не так-то просто, Ари. У людей всегда так. Они живут, и сердца их бьются.

«У людей». Мне в голову внезапно приходит безумная мысль!

– В проклятье тети Норин говорится, что она не может любить человека.

– И?

– Человека! – Я взволнованно тереблю волосы. – Понимаешь?

– Пока что не очень, – признается тетя Мэри, – к чему ты клонишь?

– К тому, что Норин должна полюбить не человека, а кого-то, ну… я даже не знаю… оборотня например. – Многозначительно вскидываю брови и слежу за реакцией тети Мэри. Сколько они повторяли, что Джейсон не человек, а я даже бровью не повела, не додумалась! Это же очевидно!

– Считаешь, проклятье можно обойти?

– Понятия не имею, но попробовать стоит.

– Попробовать – значит подвергнуть риску чужую жизнь. Норин не согласится.

– Ей не нужно соглашаться, они с Джейсоном уже испепеляют друг друга взглядами.

– Но что если…