Л.».

Откладываю письмо. Черт возьми, а я ведь действительно до сих пор не поинтересовалась, каково было проклятие моей матери. Мне становится стыдно.

– Что там? – устало интересуется тетя Мэри. – Лукавый превзошел себя?

– Он решил, что будет лучше, если я получу то же проклятие, что и моя мама.

Норин выпрямляет спину.

– Эмпатия?

– Что-то вроде того… – передергиваю плечами и виновато морщусь, – я ведь даже не спрашивала… ничего не спрашивала о ней.

– Ари.

– Нет, я должна была спросить. Но у меня вылетело из головы, я забыла, – пытаюсь оправдываться я.

– Все нормально, – успокаивает меня тетя Норин, – мы понимаем, слишком многое свалилось на нас в эти дни. И она понимает. Поверь мне.

– И как… – я неуверенно помахиваю рукой, – как это происходило? Мама не могла отличить чувства людей от своих собственных?

– По праздникам она пропускала через себя любые эмоции, – отвечает Мэри. – Ее глаза могли неожиданно наполниться слезами, или открывалось носовое кровотечение.

– А носовое кровотечение почему?

– Не только ментальная связь, Ари, – тихо поясняет Норин, печально сгорбив плечи, – но и физическая. Если, например, рядом происходила драка, ей было больно. Появлялись синяки, порезы…

Мне становится жутко. Я впиваюсь ногтями в край стола так, что сводит пальцы.

– Не так уж и страшно. – Страшно. Очень страшно. – Переживу.

В кухне повисает тишина. Норин подпирает ладонью подбородок, я гляжу перед собой, размышляя, как бы выжить во время этих праздников.

– Может, наконец, поедим? – неожиданно предлагает Мэри-Линетт.

Я нервно дергаю головой. Вот это ужин! Всем ужинам ужин! Тетя Мэри чуть не сгорела. Я проткнула себе руку столовым ножом.