Алли увидела Харпер в дверях и замолкла. Улыбка погасла. Она опустила зажигалку.

Однако Джон продолжал трястись от хохота. Он махнул Маззу и сказал:

– Она-то просто придуривается, а у меня такое правда было. Впрочем, задолго до драконьей чешуи, и пенициллин быстро помог.

Мазз оглушительно захохотал – так хрипло, что развеселил всех. Тень улыбки тронула даже губы Алли – но только на мгновение.

– Ух ты, – сказала Алли. – Мисс Уиллоуз, вы огромная.

– Рада слышать твой голос, Алли. Не слышала целую вечность. Я скучала по нему.

– Непонятно, с чего бы. Похоже, стоит мне открыть рот, и всем становится плохо.

Она опустила взгляд и поморщилась. Страшно было смотреть, как она старается не заплакать, как напряжены мышцы лица. Харпер подошла и взяла Алли за руки; тут-то Алли перестала сдерживаться и заревела.

– Мне так плохо, – вздохнула Алли. – Мы ведь могли стать настоящими друзьями, а я все просрала, и мне так жаль!

– О, Алли… – сказала Харпер и попыталась обнять ее. Но живот теперь превращал объятия в сложный трюк, так что Харпер только толкнула Алли своим пузом. Алли коротко то ли хмыкнула, то ли всхлипнула. – Мы и есть настоящие друзья. И, честно говоря, я много лет собиралась постричься покороче.

Теперь Алли точно рассмеялась, впрочем, придушенно и еле слышно; она уткнулась лицом в грудь Харпер.

Наконец Алли отступила на шаг и провела ладонями по щекам.

– Я знаю, что в лагере все пошло неправильно. Знаю, что все окончательно свихнулись, особенно моя тетя. Там страшно. И она страшная. А угрозы забрать ребенка, если дедушка умрет, хотя вы сделали все возможное – это просто срань и безумие.

Джон сел прямо, улыбка погасла.

– Ты о чем?

– Вы болели, – сказала Харпер через плечо, не поворачиваясь к Джону. – Не хотелось вас тревожить. Кстати, вы выглядите лучше.

– Да, – согласился Джон. – Антибиотики и драконья чешуя во многом похожи. Антибиотики – плесень, которая поджаривает бактерии, а чешуя – грибок, который поджаривает нас. Жаль, нет таблетки, которая могла бы избавить нас от Кэрол Стори. Она просто выжила из ума. Она не могла такого сказать. Забрать ребенка? Что за дерьмо?

– Кэрол сказала мне… сказала, что если Том умрет, она будет считать виновной меня и прогонит. А ребенка оставит – тогда, если меня поймает карантинный патруль или кремационная бригада, у меня не возникнет искушения рассказать хоть что-то о лагере Уиндем.

– Не совсем так. Она действительно хочет безопасности для ребенка. Она хочет защитить нас. Всех, – сказала Алли. Она обвела взглядом каждого в комнате, и ее голос стал почти умоляющим. – Я знаю, что она ужасна. Я знаю, что она теперь творит жуткие вещи. Но дело в том, что моя тетя Кэрол умрет за каждого человека в лагере. Не задумываясь. И она действительно любит каждого… по крайней мере, каждого, кого не подозревает. Я же помню, что было до того, как дедушку ударили по голове. Она была хорошая. Когда оказалось, что она может помочь пением и музыкой, может показать дорогу к Свету – тогда она была лучшим в мире человеком, с которым хотелось дружить. Я всегда могла пойти к ней и поплакать, если ссорилась с мамой. Тетя делала мне чай и бутерброды с арахисовым маслом. Я знаю, что вы все ее ненавидите, и что нужно что-то делать. Но вы должны знать: я все еще люблю ее. Она засранка, но и я тоже. Наверное, это наша фамильная черта.