«Охотился, не видя ни света, ни тьмы, ни себя. Кругом полынь, одна полынь. Пахнет горечью, пропитывает ею мир. Хорошо.

Сегодня старик попросил остаться дома. Сказал, что ночью ему нужна будет моя помощь. Сказал, что нужно согнать скот. Тяжело было послушаться, но я знаю, что бывает с теми, кто слишком много на себя берет. Сел у окна, таблетку на язык, сам глаза закрыл, тьма меня обнимает. Как в старые времена, когда мир картонный меня к себе тянул.

Ближе к ночи постучали в дверь. Мужик в теплой куртке, глаза бегают, потеет. Служка.

– Пойдемте, – говорит. – Там вас ждут.

Спустились. Машины у подъезда. Одна – легковушка черная, вторая – уазик без креста. Запахло горько. Значит, свои едут. Полынные. Дверь у легковушки открыл, сел.

А там она. Холодная, точеная, горькая, как таблетка. Волосы гладко зачесаны, кожа в полутьме мерцает. Сама в дубленке белой, а ножки на каблуках тоненьких, и спина ровная-ровная.

– Здравствуйте, – говорю, а голос охрип от волнения.

– Здравствуйте, – кивает. – Он мне про вас рассказывал. Вы – хороший охотник. Вы мне подойдете. – И даже не посмотрела на меня.

– Артем, – выдавил, а сам уже красный весь, как школьник.

– Зинаида Олеговна.

Больше ни слова друг другу не сказали. Так и ехали до первого дома. Там все вышли, поднялись по ступенькам. Темно, сыро. Зинаида Олеговна в дубленке, как призрак, точеная, красивая, горькая. Стучал в дверь тот, что в куртке серой. В квартире сначала ни звука, потом шаги, потом в глазок посмотрели и тут же распахнули. На пороге бабушка, дрожит, щурится, плачет. Но молчит. И мы молчим.

Зинаида Олеговна посмотрела на нее, развернулась и по ступенькам вниз – цок, цок, цок. А мы за ней. Только бабушка в дверях плачет. Руками утирает лицо, из-под кофты затасканной метка выглядывает.

Во втором доме мужика тоже не взяли. Он на колени упал, попытался туфельки поцеловать, так я его пнул что есть силы, он только завизжал. А как из подъезда выходили, Зинаида Олеговна меня за локоть взяла и сжала. Легонько. Один раз. Я чуть не рухнул, как мужик тот, ей ноги целовать.

А вот из третьего дома парня мы забрали. Молодой еще, чернявый. Открыл дверь и встал истуканом. Только кожа в свете лампочки блестит, как пластмассовая. Зинаида Олеговна на него посмотрела, кивнула и пошла вниз. А мы его под руки, он легкий, мне показалось, что толкни – рассыплется. Кожа клоками отходит. Мерзко.

Парня затолкали в скорую, с ним служка поехал, а мы в машину сели. Зинаида Олеговна на меня посмотрела, глаза как хрустальные. Холодные, пустые, полынные.

– Спасибо вам, Артем. – И губы растянула, улыбнулась вроде бы.