Ее окружал туман. Еще не плотный, как молоко, но достаточный, чтобы не видеть ничего дальше вытянутой руки. Не зная, зачем это делает, Уля потянулась туда, к ближайшему облаку, опустившемуся на седую траву. Она ожидала почувствовать холодное прикосновение или жгучую боль. Но пальцы нащупали грубый шершавый камень.

Ульяна вскрикнула, и крик утонул в туманном облаке. Она попыталась отпрянуть, но ноги не слушались. Ладонь ощупывала камни, и Уле казалось, что она откуда-то помнит их прикосновение. Крошащаяся каменной пылью холодная кладка. Серая и бесконечная стена. Стена из полузабытого сна полыни.

Страх нахлынул сбивающей с ног волной. Уля закричала бы, но голос ее покинул. Звуки застревали в горле, царапая его. Она не могла ни двинуться, ни пискнуть. Только трогать ладонью холодные камни и смотреть в сгущавшийся туман, ожидая, когда он накроет ее, стирая подобно ластику. Поглощая. Изводя на нет.

Не в силах больше сопротивляться ужасу, бушующему внутри, Уля позволила себе закрыть воспаленные глаза, смиряясь с тем, что случится. Но стоило векам отделить ее от мира, как мир этот заполнила живая тьма. И в первый раз Уля обрадовалась ей, как старой знакомой.

Она подалась вперед, продолжая ощупывать пальцами каменную кладку, и вдохнула полынный дух темноты. Вдалеке зажегся тусклый прожектор. Он рассеял тьму, превращая ее в уютный сумрак, казавшийся теперь Уле куда безопаснее реальности. Она успела улыбнуться ему перед тем, как все пространство заполнили тени.

Люди. Сотни тысяч человек. Слоняющиеся из стороны в сторону, сидящие, стоящие и лежащие. Легкие тени и совсем вещные, наделенные смутно уловимыми чертами лиц. Последний раз Уля видела тьму такой населенной, когда Рэм привел ее в метро под площадью трех вокзалов. «Сто тысяч мертвецов», – сказал он тогда, показывая Ульяне, какой бывает охота полынника.

– Сто тысяч мертвецов, – повторил кто-то скрипучим голосом.

От неожиданности Ульяна распахнула глаза. Тьма исчезла, уступив место туманной пелене, ставшей еще плотнее, еще молочнее. И из этого облака, как отделившаяся его часть, вышла фигура. Очень худой, абсолютно седой мужчина. Еще не старый, но обесцвеченный, стертый. Если бы туман мог быть человеком – он был бы именно таким. Никаким.

– Сто тысяч мертвецов, – прошелестел мужчина. – Все ходят. Все плачутся. Все зовут. Назад не вернуться. Вперед не уйти. Привязанные душеньки.

Уля попыталась пошевелиться – тело слушалось ее, пусть и с трудом. Но повернуться к незнакомцу спиной она боялась. Казалось, достаточно любого движения, чтобы тот очнулся от странного оцепенения и бросился либо от нее, либо к ней.