— Так, минуточку, — вмешался я. — Индейцы часто убивали детей, мы прекрасно это знаем.

— Верно, — согласился Висслер, — но с ними никогда не проводили подобных ритуалов. Но крайней мере, уважающие себя сиу. Подобные раны наносились только на тела врагов, чтобы те либо не отыскали страну духов, либо не смогли насладиться загробной жизнью. Сделать такое с ребенком — все равно что считать ребенка угрозой себе. Ровней. Это трусость, а сиу не терпят трусости.

— Я вот что еще хотел бы уточнить, доктор Висслер, — обратился к нему Крайцлер, проглядывая записи. — Может ли поведение, которое мы вам описали, последовательно исходить из того, что некто наблюдал за аналогичными ритуалами у индейцев, но не придавал значения их культурному смыслу и толковал их исключительно как проявление варварства? И, имитируя эти действия, мог бы считать, что чем больше заложено в них варварства, тем больше это будет напоминать действия индейца?

Висслер обдумал эту версию и кивнул, вытряхивая пепел из трубки.

— Да. Я бы тоже так это понял, доктор Крайцлер.

Тут у Крайцлера в глазах зажегся характерный огонек, в котором читалось, что нам пора выметаться отсюда, срочно ловить кэб и мчаться в штаб-квартиру. Он сослался на неотложные дела, хотя Висслер был не прочь продолжить беседу, и пообещал, что вскорости нанесет еще один визит. После чего рванулся к дверям, оставив меня развернуто извиняться за нашу поспешную ретираду, хотя Висслер, судя по всему, совершенно не обиделся. Умы ученых могут скакать, подобно влюбленным жабам, подруг другу простить эти скачки они способны.

Крайцлера я смог догнать только на улице, и он уже успел остановить экипаж и устраивался внутри. Чувствуя, что еще немного — и он оставит меня на тротуаре, я рванулся что есть мочи и прыгнул в салон, когда дверца уже закрывалась.

— Извозчик, № 808 по Бродвею! — выкрикнул Ласло и потряс кулаком. — Нет, вы видите, Мур? Вы это видите? Он был там, наш убийца, он присутствовал при этом! Он назвал это поведение ужасным и грязным — «грязным, как красномазые», — а кроме того, он сам себя считает вместилищем этой грязи. Он сражается с этим чувством гневом и насилием — но когда убивает очередную жертву, он падает еще ниже, еще глубже, до уровня, который противен ему больше всего, он опускается до животного поведения, которое за собой даже и не подозревал. Он лепит себя по модели индейца, но при этом в душе чувствует себя даже больше индейцем, чем сами индейцы!

— Значит, он был на фронтире, — вот и все, что значила для меня его речь.

— Он должен был там быть, — ответил Ласло. — Ребенком ли, солдатом — будем надеяться, что это мы выясним в Вашингтоне. Попомните мои слова, Джон, — пускай ночью мы допустили грубый промах, но сегодня мы ближе к разгадке!