Мои челюсти непроизвольно сжалась, перемалывая вновь всколыхнувшееся раскаянье. Я сжал кулаки и двинулся к лестнице.

— Мне надо туда поехать. — Сара поймала мою руку:

— Джон. Будь осторожен.

— Конечно, — судорожно кивнул я.

— Нет, ты не понял. По-настоящему осторожен. С ним. Если я права, на него все это подействует гораздо ужаснее, чем можно ожидать. Позволь ему выплеснуть свое горе.

Я попробовал улыбнуться и сжал ее руку своей. После чего развернулся, сбежал по лестнице вниз и, распахнув дверь, выскочил на улицу.

Мой извозчик все еще дожидался у обочины, так что, завидев меня, сразу вскочил на козлы. Я сказал, чтобы он правил в Беллвью — и побыстрее, так что экипаж сразу взял бодрый темп. Дождь набирал силу, его несло теплым, но порывистым западным ветром, и пока мы тряслись по Первой авеню, я стянул с головы кепи, чтобы прикрыть лицо от капель, летевших с крыши кэба. Не помню, чтобы за все время этой поездки мне в головы приходили какие-то мысли; скорее перед глазами проносились образы Мэри Палмер, тихой красивой девушки с замечательными голубыми глазами, которая за каких-то несколько часов из горничной превратилась в будущую жену моего дорогого друга, а следом — в ничто. Произошедшее с ней было столь нелепо, что не стоило и пытаться извлечь из этого какой-то смысл; я просто сидел, а образы летели перед моим мысленным взором.

Подъехав к моргу, я сразу отыскал Ласло: он стоял у большой железной двери, через которую мы входили осматривать тело юного Эрнста Ломанна. Ласло стоял, прислонившись боком к стене, его глаза — пусты, черны и безжизненны, словно зияющие дыры, оставленные убийцей на месте глаз своих жертв. Из сточного желоба на крыше прямо на него лился поток воды, и я попытался оттянуть его куда посуше, но тело его было жестко и неподатливо.

— Ласло, — тихо сказал я. — Пойдемте. Залезайте в кэб.

Я еще несколько раздернул его за рукав, но тщетно. Потом он заговорил механически и хрипло:

— Я не оставлю ее. — Я кивнул:

— Хорошо. Тогда хотя бы встаньте в дверях, вы весь промокли. — Зашевелились только его глаза — скользнули вниз, на одежду; затем он кивнул и шатко тронулся за мной под укрытие крошечного козырька над входом. Мы простояли там некоторое время, а потом Ласло заговорил — так же безжизненно:

— Вы знали… мой отец…

Я взглянул на него, и сердце мое сжалось от того, какая мука была на его лице. Немного помедлив, я кивнул:

— Да, Ласло. Я знал его.

Он неуклюже дернул головой.

— Нет. Я не об этом. Вы знаете, что отец повторял мне, когда я был… маленьким?

— Нет. Что же?