Светлый фон

— Но ведь это не единственная причина? — продолжал Ласло с некоторым удивлением.

На лице Бичема по-прежнему не отражалось ничего — ни гнева, ни похоти. Он коснулся торса мальчика, провел по его конечностям — безразлично, как хирург в анатомическом театре; на мгновение он замер лишь в тот момент, когда его рука достигла гениталий жертвы. Несколько минут он поглаживал их, затем зашел мальчику за спину, одной рукой лаская его обращенные к небу ягодицы, а другой потирая свой член. Я живо представил, что за этим последует, и мне стало так дурно, что я отвернулся.

— Но я думал… — пробормотал я чуть ли не с негодованием, — я думал, он не насилует их.

Ласло продолжал наблюдать.

— Это не значит, что он не пытается, — рассудил он. — Это очень сложный миг, Джон. Он писал, что не «осквернял» детей. Но кто сказал, что он не пытался это сделать?

Я повернул голову и увидел, что, поглаживая мальчика, Бичем, похоже, так и не смог вызвать у себя эрекцию.

— Что ж, — брезгливо подытожил я, — если он так хочет это сделать, почему же…

— Да потому что фактически он этого не хочет, — ответил Крайцлер. Его и так вытянутая шея вытянулась еще больше, когда он кивнул, наконец понимая истинный смысл разворачивающейся перед нами драмы. — Он ощущает маниакальную силу толкающую его на это, как и на убийство, — но это не желание. И хотя он может заставить себя убить, принудить себя к изнасилованию он не может.

Словно в ответ на заключение Ласло, Бичем взвыл от укоренившегося в нем разочарования и простер к небесам ручищи, сотрясаясь всем телом. Затем снова посмотрел вниз, обошел мальчика, склонился и сомкнул длинные пальцы на его горле.

— Нет! — вдруг крикнул Крайцлер. — Нет, Яфет, ради бога, ты же не хочешь этого…

— Не говори это имя! — заорал в ответ убийца, а мальчик захрипел и принялся извиваться под его руками. — Я убью тебя, грязный…

Не говори это имя! —

Неожиданно слева раздался чей-то голос, показавшийся мне очень знакомым:

— Никого ты больше не убьешь, жалкий ублюдок. — Несмотря на жуткую боль в шее, я быстро повернул голову и увидел Коннора — он быстро шагал по променаду с внушительным револьвером «уэбли» калибра. 445 в руке. За спиной Коннора маячили две фигуры, уже обретшие черты старых знакомых: те же громилы, что преследовали нас с Сарой у Санторелли и следили за нами до фермы Адама Дьюри; это их мне пришлось так бесцеремонно ссадить с поезда Бостон — Нью-Йорк. Хитрые глазки Коннора сжались в щелочки, когда он шагнул навстречу Бичему:

— Ты что, не слышал меня? Отвали от пацана.

Очень медленно Бичем разжал руки. Его лицо приняло совершенно пустое выражение, а затем разительно изменилось: впервые на нем отразились какие-то чувства — и это был панический страх. Его глаза расширились до предела, а затем стали моргать судорожно и явно неконтролируемо.