При этих словах Бичем, похоже, впервые обратил внимание на то, что происходит вокруг. Его лицо все еще искажали судороги, но он повернулся, посмотрел на Коннора и его подручных, а затем неожиданно распростерся у ног Крайцлера.

— Они… — произнес он дрожащим голосом. — Они собираются… собираются убить меня.

Коннор хохотнул:

— Именно. Ты будешь мертвее мертвого, когда тебя снимут с этой стены, проклятый тупой мясник. Все эти неприятности из-за тебя — а ты что? Жалкое подобие человека, ползаешь у нас в ногах и умоляешь пощадить? — Коннор явно чванился перед своими подчиненными. — Нет, вы верите в это, ребята? Это… эта тварь… это все из-за нее, а? Все из-за того, что оно так развлекается — сношает маленьких мальчиков, а потом разделывает их на куски.

— Ложь! — внезапно проревел Бичем, потрясая кулаками, но при этом не поднимаясь с колен. — Ты грязный лжец!

Коннор и его молодчики расхохотались, усугубляя муки Бичема. Пока они выли со смеху, я, сам не знаю, почему, шагнул к Бичему и строго посмотрел на трех веселящихся идиотов, впрочем, не обративших на меня внимания. Обернувшись к Крайцлеру в надежде, что хоть он заставит их угомониться, я увидел, что Ласло смотрит куда-то за спину Коннора и его подручных и, судя по напряженно застывшему лицу, чего-то ждет. Вот рот его приоткрылся, и по неведомой мне причине Крайцлер вдруг заорал:

— Давай!

И начался сущий ад. Со скоростью и грацией, достигаемыми лишь годами изнурительных тренировок, над внутренним ограждением променада скользнула обезьяноподобная тень и обрушила на руку Коннора с револьвером удар свинцовой трубы. Громилы по бокам отреагировать не успели — удары двух огромных кулаков молниеносно уложили их на каменные плиты. Следом та же участь постигла и взвывшего от боли Коннора. В довершение начатого, незнакомец — его лицо было скрыто под козырьком шапочки углекопа — склонился над каждым поверженным врагом и нанес ему несколько добрых ударов свинцовой трубой по голове. Такое клиническое проявление насилия завораживало, но радость моя тут же угасла: незнакомец выпрямился — и я наконец смог разобрать его лицо.

Это был Джек Макманус по прозвищу «Жри-Живьем», бывший призовой боксер, а ныне — блюститель приличий в танцзале «Нью-Брайтон» Пола Колли. Сунув обрезок трубы в карман штанов, он подобрал оба револьвера и шагнул с ними ко мне. Нервы мои сжались в пружину: нам с Ласло явно грозило стать следующими жертвами его кулачного искусства; однако Макманус лишь одернул свою потертую куртку, сплюнул в резервуар и вручил мне оба револьвера. Я немедленно направил «кольт» на Бичема, а Джек медленно подошел к Ласло и уважительно коснулся козырька своего головного убора.