Он перевел взгляд на окошко и увидел расплюснутую о стекло морду. Алчный глаз. Ведьму из зловонного домика.

Учитель проснулся, выкарабкался из смятых простыней и кошмара.

В висках пульсировало. Член опадал. Лунная дорожка стекала от окна к кровати, разделяя тьму, как Моисей – воды Красного моря.

– Ну и ну, – сказал Веретенников, вытирая лоб, прислушиваясь к звукам квартиры. Тишина была обманчива. За ней таились скрипы старого дома, кряхтенье карнизов, треск сверчков. Но не было привычной возни у батареи, цоканья коготков о паркет, радостного дыхания.

Ромео так и не вернулся.

Веретенников нащупал тапочки и поковылял к столу, кряхтя и трогая гениталии.

Мнение мамы по поводу мастурбации было предельно четким, и в целом Михаил Петрович разделял его: мозг довлеет над плотью, а не наоборот. Но он так же полагал, что маленькая разрядка гораздо лучше, чем сны о невесте, утраченной при царе Горохе (при Леониде Ильиче). И раз уж он проснулся, почему бы не включить компьютер и не посмотреть кино, специально предназначенное для снятия напряжения?

Главное, чтобы там не было общественных туалетов.

Ноутбук забухтел дружелюбно. Ожидая запуска системы, Веретенников оперся о подоконник. Из сорока трех улиц Свяжено он жил на той, что примыкала к парку. Луна омывала своим молоком Дом культуры. Раньше в нем демонстрировали фильмы, пели народные коллективы, выступали заезжие звезды «Кривого зеркала». Сейчас ни шатко ни валко функционировали кружки моделирования и шахмат. По бокам от колонн располагались два панно. На одном грозный красноармеец махал кумачовым флагом. На втором ученый держал на ладони мирный атом, как горьковский Данко – сердце.

Тени деревьев ползли по мозаике.

«Ничего, – подумал Веретенников, – на улице тепло, надоест – прискачет, и…»

Мысль грубо прервал голос, вторгшийся в порядок вещей, мигом разрушивший устойчивую реальность. Громкий, но искаженный, будто из глубины колодца. Он звучал в черепной коробке Веретенникова, словно она была рацией, словно что-то, обитающее в темном парке, установило связь.

«Приди ко мне», – шептал голос, сплетаясь из шелеста листвы и неспокойных шагов, из царапанья ногтей по кирпичу и журчания воды под фундаментом.

Веретенников уже слышал этот шепот. Давно, он позабыл, где и при каких обстоятельствах. Помнил лишь, что тогда шепот требовал обратного – уйти.

Двигающийся узор на стене ДК перегруппировался и больше не напоминал тени веток. Острые линии скользили по панно.

За фонарями качались деревья. Комната стала красной, как подвал общественного туалета.