«Вот это да…»

Олег, уткнувшийся лбом в нагретый солнцем барельеф, подумал: «Она исчезла, оставляя мне подсказки. В конце цепи будет место, где Влада пропала».

6. Голос

6. Голос

В учительской средней школы Свяжено циркулировали слухи о нетрадиционной ориентации Михаила Петровича Веретенникова. Холостой, трезвенник, по бабам не шастает. А ведь не дряхлый – каких-то шестьдесят. Иной бы в его возрасте подженился давно. Вон сколько вдовствующих учительниц, а он, книжный червь, ни себе, ни людям, в макулатуру закопается – и рад.

– Точно, из этих, – говорила завуч полушепотом.

Но Веретенников не был геем. И ночью, под шум ветра, клонящего к земле деревья, под дребезжание водосточных труб, ему снилась девочка, с которой он обручился на третьем курсе. Они гуляли по парку, как в тот единственный раз, когда Наташа приезжала в Свяжено, чтобы познакомиться с мамой жениха. Несостоявшаяся свекровь медово улыбалась молодым, но, проводив Наташу, заявила:

– Не позволю, чтоб ты себе жизнь исковеркал. Ты ее видел? Она же шалава, сынок.

– С чего ты…

– Да на морде ее смазливой начертано. Шалава и плебейка. Через мой труп, сынок.

Труп мамы сгнил в гробу до белых костей, а Веретенников, разорвавший помолвку с Наташей, постаревший, одинокий Веретенников бормотал в пустой квартире:

– Пойдем, ты меня поцелуешь. Пойдем, Наточка, меня сто лет никто не целовал.

Член ныл от возбуждения. Он боялся, что дети (во сне парк был заполнен детворой, его учениками) заподозрят неладное. Михаил Петрович оглаживал пухлые плечи невесты, невзначай касался пышных грудей, тянул. Наташа не упиралась. Хлопала ресницами, поддавалась – потому что мама права, все мамы всегда правы.

Дети сновали по парковым аллеям, катались на паровозе, выстраивались за квасом. Веретенников кружился нервно, высматривал уединенное место. Взор напоролся на темно-серое здание у подножия холма.

И спящий, с бешеной эрекцией, он осознавал, что это анахронизм. Наташа посещала Свяжено в восьмидесятом, а платные туалеты массово открылись в Союзе в восемьдесят восьмом. Но здание стояло внизу, старое и обветшалое, льющее красный свет на ступени.

– Идем, – Наташа взяла инициативу в свои руки.

– Не нужно, – он подумал о странных стоках в полу и шелесте, похожем на голоса.

– Идем.

Девичье запястье выскользнуло из пальцев. Наташа резко переместилась к туалету. Манила из тени под измаранным граффити фасадом.

– Но у меня нет мелочи, – оправдывался Веретенников, а ноги несли по склону, туда, где за круглым окошком кассы кишели неясные силуэты. Наташа улыбнулась холодной улыбкой. Кулачком постучала в стекло. Из щели для приема денег выползла покрытая черным волосом лапа. Требовательно потянулась к опешившему Веретенникову. Щелкнули желтые когти.