– Так ведь свято место пусто не бывает, – внутри головы кто-то начинает хихикать. Лука слышит этот смех, Лука чувствует, как его собственные уголки рта ползут кверху, щеки надуваются, а горло клокочет. Только он не понимает, что сам же и смеется, и оттого забивается в угол.

В углу он безвылазно сидит два часа, скрываясь от прожорливой ночи, после чего робко возвращается в мастерскую, склоняется над своим горестным творением и усиленно пытается разглядеть, кто же затаился на дне ящика. Но пелена реальности еще не разъезжается по швам, и Лука видит лишь неясные детали – большой глаз с расширенным зрачком внутри, стального цвета; до боли знакомые, но не узнанные очертания скошенного подбородка; прядь человеческих волос. Все это мельтешит, то и дело исчезает, и обувщик остается в неведении относительно облика ночного гостя.

А с рассветом Лука немного приходит в чувства. Находит на кухне таблетку, стряхивает с нее пыль и проглатывает, не запивая. Затем взваливает себе на спину крошечный гробик и отправляется к причалу.

Снаружи холодно, лужи и ставки подернуты первыми заморозками. Белесая трава втягивается в землю, как шерсть закоченевшего животного. Горные хребты раскалывают небо поперек, образуя рваную и красную от рассвета линию горизонта. Трубы завода монотонно гудят, выбрасывая в расколотое небо столпы дыма.

Лука слышит хруст землицы под ногами, слышит натуженный шепот внутри головы: «Они поймут, они поймут, что ты снова видишь», однако старается не обращать на него внимания – в первую очередь именно для того, что никто не догадался о возвращении приступов.

Хмурый и молчаливый лодочник доставляет его в Вешненское, и вот уж Лука шагает по тесным улочкам в сторону ритуальной конторки. По глазной поверхности скользят аккуратные двухэтажные дома, каждый из них поначалу настырно лезет в глубину зрачка, затем уплывает в сторону и, наконец, рассыпается сажей, оставаясь где-то вне поля зрения.

В конторке пожилой гробовщик долго рассматривает принесенный ящичек, как бы в недоумении, потом спрашивает недовольным тоном:

– Почему такой маленький?

– Да как же? – дрожащим от волнения голосом произносит Лука. – Для мальчика же, который утонул.

Гробовщик ухмыляется и терпеливо поясняет:

– Я не говорил «мальчик». Я говорил «как мальчик». Наш местный пьянчуга решил после попойки реку переплыть, не сумел и захлебнулся. Карлушка его звали – знаешь, за что? Потому что росту в нем было метр сорок – карликом, то бишь, дразнили. Он с горя и пил. А ты… тьфу, только материал хороший попортил! Иди отсель подобру-поздорову.