«Она определенно становится похожа на мать», – подумал Радлов, послушно выпил чай, залпом, и опять уткнулся в документы.

– С завода что-то? – уточнила Тома.

– Ага, – рассеянно сказал Петр и тут же вспомнил деда Матвея. Улыбнулся грустно, помолчал пару минут из уважения к покойнику, потом резко оживился и пояснил: – Нормы выработки. Ну и технические указания всякие. Я же теперь и добычей руды тоже заправляю, надо бы ознакомиться, как там у них все устроено.

– Ой, на двух должностях-то выдержишь? А то совсем здоровье угробишь, хорошо разве?

– Свиней сейчас нет, уже так по хозяйству можно не упахиваться. Да и на месторождении хотя бы понятно, что делать.

– А на заводе непонятно?

– А! – Радлов махнул рукой. – Там всё само. Я чаще прихожу да ухожу безо всякого занятия. Уведомления-то редко присылают.

– Кто же тогда рабочими управляет? Медь ведь кто-то должен выплавлять?

– Я устал уже говорить, что там никого нет! – вспылил Петр и от нервного напряжения даже чуть привстал со своего места, но тут же рухнул назад. Сил в нем оставалось все меньше и меньше, в сон клонило постоянно, хотя глаза не закрывались, а вспышки ярости случались в последнее время часто, но почти сразу изматывали.

После подобных вспышек наступала жуткая апатия, так что Петр молча поник над столом, но читать больше не стал, а просто уставился куда-то в пустоту отрешенным, мутным взглядом.

В какой-то момент глаза его до такой степени остекленели, что Тома испугалась и воскликнула:

– Что? Плохо?! Таблетку принести тебе? Или ляжешь?

– Нет-нет, – очнулся Радлов и изобразил на своем тусклом лице улыбку. – Так я, задумался.

– Не пугай меня больше. У тебя такой вид был, как будто всё, отходишь уже.

– Матвея просто вспомнил. Иногда до сих пор не верится, что он умер. Не знаю, как в поселке зиму без него переживут. Утром просто говорили об этом, когда я в больницу…

– Опять к этой ездил? – злобно перебила Тамара.

– Да, я навещал Иру, – подтвердил Петр, с сильным нажимом на имени. – Ну а как? Родня ее знать не желает, ни мать, ни сестра так и не появились в палате. Обидно просто за девку. Ладно, хоть в себя пришла. Под капельницей, конечно, есть-то нельзя, но хоть на живого человека походить стала, – выдержал небольшую паузу и продолжил извиняющимся тоном: – Ты не сердись на меня. Все-таки дело прошлое. А Матвей, вечная ему память, Ирку принял, и ухаживала она за стариком очень хорошо. Несправедливо с ней обошлись, я считаю. Тем паче, ей теперь вообще некуда податься, лежит на койке и ревет от страха, что на улице окажется…