Тут мужичонка в сердцах сплюнул, поскольку явно напутал слова, зарядил по новой:
Чую, смерть твоя подходит… —но тут же прервался, ведь и на этот раз напутал слова.
– Во дурак пьяный! – сказал Шалый и рассмеялся, не замечая в своем высказывании никакого противоречия.
В тот самый момент из заводских труб с неистовым ревом вырвалось три огненных столпа. И загремело, и зашаталось ненавистное здание, в агонии изрыгая из своего нутра пламя и дым – теперь уже дым от сработавшей взрывчатки. Со звоном вылетели стекла, стену порвало пополам, а трубы стали по очереди крениться и падать. Первая завалилась быстро, разбившись на несколько полых цилиндров с изрезанными краями, вторая пошла чуть медленнее, упала на землю мягче и потому раскололась лишь надвое. Третья осталась стоять перекошенной.
Осколки, щебень и пыль шрапнелью полетели во все стороны, изрешетили канистру, поранили лицо одному из поджигателей.
Когда все улеглось, Ленкин муж радостно завопил:
– Хана заводу! Не нужно никого жечь!
Остальные начали поддакивать, но Шалый внезапно рассвирепел. Природная ярость, копившаяся в нем годами, воспылала пожаром похлеще, чем внутри развалившегося завода, и он зашипел – по-змеиному, потому что ярость давила на горло и мешала говорить:
– Мы их сожжем! Всех сожжем!
Ленкин муж побледнел, спрятал продырявленную канистру за спиной.
– Отдай! – заорал Шалый и бросился на него с кулаками.
Впрочем, двое других тут же вступились за бедолагу да закрыли его собой, встав друг к другу вплотную.
Бориска сверкал глазами, но, опасаясь за свой нос, подойти не решался. Краем глаза он приметил, что рабочие пробудились от взрыва и уже выскакивают из бараков.
Через мгновение никаких рабочих он уже не видел, потому что перед глазами была лишь темно-красная пелена – от жажды крови. Сквозь эту пелену Шалый прорвался к своим спутникам, одним махом сбил всех троих с ног, несколько раз ударил Ленкиного мужа по голове, отобрал у него полупустую канистру, бросил ее в сторону ближайшего дома, а вдогонку бросил спичку. Ссохшееся дерево полыхнуло моментально.
Тогда Бориска бросился наутек, опасаясь расправы.
Палыч побежал по проулку, стуча во все окна и крича:
– Горим! Горим!
Рабочие и их семьи из-за постоянной жизни у месторождений или шахт слишком сильно привыкли к грохоту взрывов. И когда завод разнесло – проснулись далеко не все.