Перед юношей развалившись в кожаном кресле, сидел высокий мужчина. Седоватые жесткие волосы тщательно уложены. Идеальные брови, должно быть, подстригали с такой же тщательностью и частотой, что и аккуратную эспаньолку. Тонкие жесткие губы, лицо без морщин, но со следами прожитых лет – кожа выглядела сухой как у большинства разменявших пятый десяток.

Его и юношу разделял низкий столик, на котором стоял прозрачный на половину пустой кофейник. Две чашки, – одна полная густым черным и маслянистым кофе, другая пустая, – стояли с краю, рядом с небольшой картонной коробкой и сколотой скрепкой кипой листов.

Мужчина держал в одной руке iPad, сосредоточено читая текст с его экрана, а другой постукивал пальцами по закругленной ручке кресла. Дробь выходила то частой и звонкой, то редкой и гулкой. Иногда указательным пальцем этой руки он стремительным движением перелистывал текст, который читал на планшете.

На стене, возле которой стоял торшер, дававший скудный рыжеватый свет, в рамках висели дипломы и свидетельства, выданные врачу-психотерапевту Гаврилову Петру Ильичу. Над ними картина с изображением соснового бора, – садящееся низкое солнце пробивалось сквозь высокие деревья вдоль грунтовой деревенской дороги.

Гаврилов положил планшет на стол и встал, вырвавшись из объятий массивного кресла.

– Все это совершенно бессмысленно, – произнес он, подойдя к окну и смотря сквозь развернутые горизонтальные жалюзи и стекло, покрытое ручейками и реками от стекающих по нему дождевых капель.

Свет фонаря, проникающий сквозь жалюзи, лег на него тигровыми полосками теней.

– Столько часов упорного самокопания и все лишь для того, чтобы опять упереться все в ту же стену. Стену, которую вы сами возвели вокруг себя.

Он заложил руки за спину и покачнулся на каблуках остроносых туфель. Под короткими рукавами поло вздулись трёхглавые мышцы, – давая понять, что их обладатель регулярно посещает тренажерный зал.

– Возвели из того, что было под рукой, – или точнее в голове, – из комплексов и страхов. С ее помощью вы отгородились от окружающей реальности и попытались создать внутри себя свой собственный: мир, в котором бы вам было удобно и не страшно. К сожалению, ребенок не может знать, что такое невозможно. Он обладает верой, и не отягощён грузом опыта.

Петр Ильич размерено прошелся от окна обратно к креслу, мимо замершей в дверях женщины, но даже не посмотрел в ее сторону.

Не заметил или не захотел замечать, подумала Катя. Умник, погруженный в свои мысли. Отличается ли он хоть чем-то своего пациента понуро опустившего голову на диване?