– Но спросите себя на минуту, какой мир может создать семилетка на основе своих детских фантазий и представлений. Только плоский и картонный. Мир, который при малейшем дуновении ветра начинает трещать по стыкам и разваливаться. Который не при каких условиях не сможет стать ему спасительным убежищем.
Психотерапевт обошел кресло, налил кофе из кофейника в пустую чашку, отпил, сделав небольшой глоток и сморщился.
– Остыло. Терпеть не могу холодный кофе. А вы?
Молодой человек еле заметно пожал плечами.
– Так о чем я? – Гаврилов поставил чашку обратно на стол и, опять заложив руки за спину, направился к окну. – А, вспомнил! О том, что мир, созданный вами, не мог вас спасти, не мог стать вашим убежищем. Почему?
Он усмехнулся.
– Потому что никогда ни один творец не смог получить полного контроля над своим творением. Даже Бог, создав людей не смог контролировать их поступки и желания. Иначе бы он никогда не выгнал их из рая. Иначе бы Гоголь не уничтожил вторую часть «мертвых душ», а Микеланджело не сжег тысячи своих рисунков. Все просто. Всё что мы создаем, во что мы вкладываем самих себя, в конце концов, оживает и начинает жить самостоятельно. Именно из-за того, что мы так любили свое творение, что поделились с ней частью своей души, одухотворили его.
Голос психотерапевта был монотонным и вежливым. Именно такой голос должен быть у мозгоправа – убаюкивающий и расслабляющий. Слова походили на тихий шорох, с которым пересыпается песок.
– Так и вы, населив этот мир людьми, которых вы любили или, напротив, ненавидели, наполнив его своими персональными монстрами, оживили его и оживили их всех. Но с этого самого момента все вышло из-под вашего контроля. Монстры и персонажи перестали быть управляемыми. Они начали жить собственной жизнью. Их чувства стали вам непонятны и опять, опять к вам вернулись страх и боль.
Гаврилов вернулся к столу и взял в руки планшет.
– Нет убежища. Нет спасения. Теперь вы должны понять это. Понять и принять. Другого выбора у вас нет. Либо всю оставшуюся жизнь пребывать в иллюзиях и пытаться убежать от самого себя, либо вырваться, наконец, из плена, открыть глаза и разрушить стену.
– В начале детство. – Врач вновь принялся листать текст, будто сверяясь с ним. – Вот где находятся причины всех наших неврозов, причины взлетов и падений. Вся наша последующая жизнь уходит корнями в несколько первых лет. Мы думаем, что нам нравятся низкорослые блондинки, однако достаточно одного честного взгляда вглубь самих себя и нашу мать, и вот мы уже вынуждены признать, что просто ищем ее подобие. Мы думаем, что не перевариваем самоуверенных жадных типов, но не опасаемся ли мы просто встретить очередное воплощение своего отца?