Брэйди приблизился еще на шаг.
– Ну, вот что, мистер. Вы хотите всю ночь провести в конуре? Собаке – собачья жизнь.
– Это ты – собака, мам. А твое бриллиантовое колье – собачий ошейник. Ты – собачонка на службе у богача.
Брэйди сделал еще один шаг. Она смотрела ему в глаза. Он и раньше, случалось, упрямился. Но сейчас творилось нечто другое. Пугающее. Что-то подсказывало: это их последнее противоборство. Кто-то из двоих должен был моргнуть первым. Это война.
И она не собиралась проигрывать.
– Вот что, мистер, вон отсюда или отсидишь в этой поганой конуре целую неделю, понял меня?
Брэйди не ответил. Он подступал ближе и ближе. На лице не дрогнул ни один мускул. Страха перед матерью больше не было.
– Брэдфорд Уэсли Коллинз, считаю до трех.
– Отлично. Я тоже.
Еще шаг. Под взглядом миссис Коллинз каждый встречный отводил глаза, но сейчас на лице Брэйди отразилось тупое, безмолвное исступление – такое она уже где-то видела. Ей показалось, будто она играет в гляделки со своим отражением.
– РАЗ! – прошипела она.
Брэйди перекосила нездоровая кривая усмешка.
– ДВА!
Брэйди выбросил вперед руки.
– ТРИ-И-И-И-И, – заорал он.
С воплем он занес нож и одним прыжком достиг ванны. Оттолкнув сына, миссис Коллинз выскочила из воды. Все мысли о наказании сына разом улетучились. Сейчас приходилось думать только о самообороне. Поскользнувшись на гладких плитах, она не устояла на ногах и ударилась головой. Миссис Коллинз застыла на привозном итальянском мраморе. Над ней великаном возвышался сын. Ее сковал какой-то дурман. Она уже не понимала, что происходит: то ли наступило пробуждение, то ли все еще длился сон в теплой воде.
– Мам? – окликнул Брэйди. – Бабуля переживает, что дед такое вытворял, но сейчас нам пора об этом забыть. Ясно?
Брэйди тронул маму за локоть. Ее обожгло до кончиков пальцев, будто тлеющими углями лагерного костра. Брэйди вложил ей в руку нож. На мгновение у миссис Коллинз мелькнула мысль перерезать себе горло. Ну или пырнуть сына. Однако нож предназначался не для этого. Он предназначался для другого. Выдвинув ящик комода, Брэйди передал матери ее любимые косметические средства. Тени для век. Тональный крем. Губную помаду.
– Бабуля говорит: довольно чувствовать себя уродиной. Ты больше не Кэти Кайзер. Ты Кэтлин Коллинз. Она велела мне сделать так, чтобы ты поскорее увидела себя красавицей, ясно?
Сын помог ей встать. У нее все еще кружилась голова, но Брэйди осторожно придерживал мать за руку. Потом он подвел ее к зеркалу. Они вдвоем, как голливудские звезды, смотрелись в подсвеченное зеркало туалетного столика. Сын накинул ей на плечи роскошный шелковый халат, чтобы прикрыть шрамы от ожогов.