– РАЗ, – начала миссис Коллинз.

– Бабуля, проснись, – окликнул Брэйди.

– ДВА, – прошипела его мать.

– Умоляю, бабуля! Иначе она меня увезет!

– ТРИ!

Схватив сына за плечо, миссис Коллинз развернула его к себе. Она смотрела на него в упор.

– Если будешь устраивать сцены в общественном месте, останешься в собачьей конуре на всю рождественскую ночь, до самого утра. Богом клянусь.

У ее сына потемнели глаза. Сколько мог, он выдерживал материнский взгляд. Но вскоре сделал то, что на его месте сделал бы в присутствии матери кто угодно. В том числе и его отец.

Брэйди моргнул первым.

Как только они вышли из палаты, на миссис Коллинз накатила тревога. Но не оттого, что им пришлось идти через все здание под взглядами всякой шушеры, хотя приятного в этом было мало. И не оттого, что по дороге домой они то и дело натыкались на серьезные аварии, упавшие деревья и очереди на бензоколонках.

Нет. Проблема заключалась в ее сыне.

– Мам, скажи свое имя, – попросил он.

– Кэтлин Коллинз.

– Нет, другое. Как тебя раньше звали? До встречи с папой?

– Кэти Кайзер. А что?

– Да ничего, я просто так спросил.

Возможно, миссис Коллинз и не была самой нежной матерью на свете, но сына своего знала как облупленного. Брэйди никогда не задавал лишних вопросов. Точь-в-точь как его отец. Но сейчас в нем прорезалась какая-то вкрадчивость. Тошнотворно-любезная. Он одарил ее расчетливо-дружелюбной улыбочкой. Как в фильме «Степфордские жены»[68]. Чтобы молчание выглядело примирением. Длинная подъездная дорога вела через все поместье. Машин прислуги сегодня здесь не оказалось. Без кота мышам раздолье. Миссис Коллинз осталась наедине с сыном.

– Мам, хочешь сэндвич? – предложил он.

– Нет, спасибо. Первым делом я хочу принять ванну. Ты ничего не забыл?

– В смысле?