«Песня!» – откликнулся второй, внутренний Шурик. «Песня!» – подтвердил третий, более глубокий.

Молчун, Борис и Маруся однако похлопали вяло.

– Если бы Спортсмен слышал, съязвил бы «к мамочке потянуло». А песенка нормальная, надо о тебе телесюжет потом сделать – поддержать юное дарование.

– Давайте спать, – сквозь зевок рыкнул Бортовский и сурово посмотрел на Молчуна. – Буди своего дружка, ещё простудится.

– Он в больницу просился, – вспомнила Маруся.

– Где я ему тут лазарет возьму. Найдём вертолёт, тогда… Что? Чего молчишь?

Молчун, пытавшийся растолкать Спортсмена, дёрнул того за плечо, тело перекатилось на спину. Откинувшееся одеяло обнажило перекошенное лицо. Теперь стало ясно, почему Спортсмен казался лишним – он был мёртвым среди живых.

– Он умер, – сказал Молчун. – Чёрт, он умер!

Все как-то сразу сгрудились в одну кучу так, что Марусе стало трудно дышать, и разглядывали раскрытый рот с вывалившимся набок, распухшим языком, закатившиеся под верхние веки глаза.

– Задохнулся? – спросил Балагур мрачно.

– Как? Почему? – взвизгнул Шурик.

Бортовский с облегчением смотрел на страшное лицо – одна проблема отпала сама собой. Маруся закричала и бросилась к мёртвому, обливаясь слезами, что-то бормоча про больницу. Ночь глухо рикошетила её плач, просеиваясь сквозь молчаливые чёрные деревья. Небо застыло над ними, отбросив попытку сорваться с гвоздей-звёзд. Ухнула ночная птица и притихла. Молчали и люди у костра.

Обессиленную Марусю отвели в сторожку.

– Ты ответишь за это, – дрогнул Молчун, косясь на Бортовского. – За всё ответите!

– Ответить? – сплюнул тот. – За что? Это я привёл банду? Это я его отметелил? Это я швырял гранаты? Засранцы!

– Замолчите, – потребовал Борис.