…Слёзы обжигали щеки. Маруся чувствовала, как все трое приблизились, ловила смрад дыхания. Так пахнет убийство. Всё кончилось!..

– Пусти! Дрянь! Козёл!

Ударом кулака её отшвырнуло, стукнуло затылком об стену. За что?

– ТЫ НЕ ХОРОШО ВЕДЁШЬ СЕБЯ, ДЕТКА! ЗНАЕШЬ КТО ТАКОЙ КОЗЁЛ? А Я ЗНАЮ! Я всё-всё…

– Не надо! – Маша сползла по стене.

Грубые руки потянули вниз, дернули трусики.

– …знаю, что ТЕБЕ НРАВИТСЯ! ТЫ ВЕДЬ ЛЮБИШЬ, КОГДА МАЛЬЧИШКИ С ТОБОЙ ЭТО ДЕЛАЮТ!

– Нет! Нет! – хрипнула Маруся на пыльной, заросшей сорняком дороге.

– Да! Да! Я люблю! Отстань, козёл! Я убью тебя! Я тебя ненавижу! – кричала девочка в ванной. Она видела каждый волосок на потной груди. Каждый толчок внутри неё отзывался досадой и болью.

Уголком сознания она услышала, как хлопнула входная дверь.

– Мама! Помоги! Мама!!!

Потом, забившись в холодный угол ванной, она зажимала уши, чтобы не слышать драки, не замечая, что сидит в лужице крови. Мать материлась по-шорски и отбивалась полотенцем. Маруся не хотела слышать этого звука. Осторожно поднявшись, быстро оделась и выскользнула на улицу…

В стерильной, сверкающей белизной палате, накрытая до подбородка простыней мать казалась маленькой и совершенно беспомощной. Только смородины глаз буравили насквозь, обвиняя. С утра шёл снег. Последний мартовский и абсолютно белый. Яркое солнце обещало скорую весну. И от этого снег становился ещё более виноватым за своё присутствие на свете. Маруся делала вид, что ищет в глазу соринку, прячась от чёрных смородин.

– Что ты им сказала? – спокойно спросила мать.

– Была на танцах.

Смуглая рука выползла из-под простыни и больно сжала колено:

– Ты была на танцах. И ничего не видела. Ничего не было. Забудь. Ничего не было.

Маруся кивала, понимая, что в очередной раз совершает что-то некрасивое. Предательство. Пётр трижды отказался от Христа. Маруся четыре раза от матери. Впервые, когда потихоньку выскользнула из дома. Мать, защищая её, подставилась под нож, а она просто сбежала. Но об этом следует забыть. Второй раз, когда согласилась, что это так. А снег растаял очень быстро. О нём тоже не надо вспоминать. Третий раз, когда забыла о двух первых. Она была на танцах. Для всех, кроме мамы… и дяди Коли. Сербегешев выслушал молча, хлестанул полстакана водки, оделся в парадное, хотя никуда до этого не собирался. Затаив дыхание, Маруся всхлипывала, размазывая слёзы. Участковый внезапно подошёл к столу, хряпнул ещё полстакана и заорал:

– Понимаешь, что произошло?! Если всё всплывет в суде? И всплывёт. У нас любят ковыряться в грязном белье. Тебе – как тогда жить?!