Его укусила лиса! Проклятая заражённая лиса! Придурок Генка про неё почему-то не рассказал. Не рассказал! Проклятая знакомая лиса! Ведь Пётр видел её когда-то? На пасеке. Видел. Одноглазая стерва юркнула в кусты недалеко от могилы дружков. Что теперь? Падлы, что?! Хотя лисица едва ли могла заразить. Она не успела даже царапнуть, память освежила ощущение вязкого языка у уха. Она не кусала. Не успела даже лизнуть. Не успела. Пётр не сомневался. Просто оскал перепачканной в крови морды до сих пор стоял перед глазами. Впервые Пахан испугался до такой степени. Он видел оживших мертвяков, топающих враскорячку. Он едва не коснулся мерзкого червяка размером с канализационную трубу. Он слышал чавканье железного вепря за спиной. Но этот оскал! Красный глаз, который кричал: «Я твоя смерть!» Было отчего призадуматься. Если возможно такое, то и самое худшее для него не сказки.

И только когда он увидел дом, смерть показалась наиболее желанным мероприятием. Никогда не подводившее старого зэка нутро запричитало: «Не ходи туда. Ещё не то. Не посёлок!» Но он так хотел пить. Чего бояться? Люди? Ствол на что? Почему-то вспомнился Газон. Тупой огромный сукин сын. Кажется, его ничто не могло прошибить. И как-то не верилось до сих пор, что тот патлатый сопляк сумел подстрелить его, как кабана на охоте. Газон был в могиле. Но потом, кажется, ожил? Или нет? Усталый мозг сжигал воспоминания. Даже встревожившая его лиса напоминала кошмарный сон из детства. Крупная дрожь, поселившаяся в теле недавно, вызывала обильный пот. Раскалённая глотка требовала влаги. Но даже в теряющей свои очертания реальности Пётр сообразил – дом нежилой.

Но потом в провалах окна на втором этаже запрыгал огонёк, словно кто-то спускался вниз со свечой в руке. Каким-то знакомым затхлым холодом повеяло от гладких колонн и серебристых ступеней. Далекий сон – дальше, чем детство – узнал сросшиеся рябину и ель. Пахан каркнул сухим горлом и сплюнул тугую жёлтую мокроту. Грудь больно отозвалась на натугу и прогнала иллюзию узнавания. Свеча не мельтешила в разбитых оконных проёмах, ёлка и рябина – просто деревья, и мозоли на руках не от лопаты. Он толкал что-то. Камень. Скалу. Мужественный Портос не выбрался из подобной передряги. Но Пахан никогда не читал о нём, только смотрел фильм, где все остались живы. Поэтому не имел повода для самолюбования. Через несколько шагов дом приблизился, заполоняя горизонт, ограничивая пути отступления. И себя стало намного жальче, потому что из кустов выбежала белая овчарка и, не касаясь травы, понеслась прямо к нему.