– Я так и понял. Потом Барс увёл их к племенной ферме. Зачем мы это делали?

– Пусть живут.

– Голод им не грозил. Ты не договариваешь чего-то?

– Я сама не знаю. Но чувствую – мы теперь долго будем одни. Очень долго.

Пётр решил, что уже может двигаться. Ему не мешали. Он неуверенно поднялся, всё ещё не ориентируясь. Пелена щипала глаза, но через неё постепенно просеивались очертания деревьев. Пётр пошёл к ним, затем, ощутив себя в полной мере, побежал. Мир возвращался с прежней ясностью. Напоследок женский голос ударил в спину:

– Берегись, атаман. Друга отца я должна предостеречь. Берегись одноглазого. Он – твоя смерть!

Пахан обернулся. У крыльца полувидимой дымкой рассвета сидели две фигуры. Парень увлечёно чесал живот выгнувшейся на траве собаки. Девушка пристально смотрела Петру вслед. Он вспомнил её огромные чёрные глаза.

– Берегись! – кричали они.

«Туман. Это всё туман», – подумал зэка. Но фигуры существовали сами по себе. Они поднялись и вошли в дом, не пользуясь дверью. Девушка заходила последней, обернулась ещё раз, встретилась взглядом. Пахан отвернулся и побежал дальше, тут же её забывая. Поэтому его слова показались шелестом ветра в ушах, сказанные непонятно кому:

– Дура. Он умер. Газон умер. Дура. Много ты понимаешь…

56

56