Но суть была в том, что Генка не хотел стать добычей. Более того, считал, что их с Марусей жизни, в данный момент, являются не только их собственностью, а имеют первостепенную государственную важность. Только они двое знали правду и могли предупредить о грядущей катастрофе. Поэтому первоочередной задачей стало бегство. Вот только куда? Через мост на тот берег. К санаторию. В город. Не слишком ли большое расстояние? В конце концов, не пора ли кое-кому пошевелиться и помочь? Прислать машину. Даже вертолёт.

Обругав себя за уйму потерянного времени, Молчун вернулся в дом, где на кухонном столе стоял телефонный аппарат.

«Пчёлы летят домой!»

Это было больше, чем мысль – шок, остановивший на секунду сердце и заставивший рефлекторно стиснуть телефонную трубку. Тут же сердце возобновило работу, пожалуй, активней, чем нужно. Помещение кухни развалилось, разворачиваясь, и перестало иметь значение. Генка не успел решить, кому звонить в первую очередь. Теперь же в прострации и ощущением гудящей пустоты в голове набрал номер своей квартиры.

Он не любил говорить по телефону. Просто не любил. Сама идея доверительного общения с бездушным аппаратом казалось ему нелепой. Не так! Наоборот. Шизофренический страх перед техническим чудом как-то оглуплял, он постоянно забывал что-то спросить, недоговаривал и предполагал возможным, что это аппарат коверкает его слова и интонацию, насмехается и своевольничает. В то же время понимал его необходимость. Вызвать врача. Сообщить о том, что заболел и не можешь выйти на работу. Связаться с родственниками в другом городе. Цивилизация требовала от людей ускоренного обмена информацией. Для их же пользы. Как жаль, что он не успел спросить Бориса в продолжение их разговора: а бывает ли душа у механизмов?

Потому что если так, то насколько злыми циниками они должны были бы стать после стольких лет пренебрежительного отношения и использования по пустякам. И наоборот – какую усладу и радость мог бы ощутить тот же телефон, если позвонить с чистыми помыслами и благой целью! В юности Генка не особо задумывался – просто звонил друзьям и спрашивал, не передумали ли они погонять мяч или искупаться; узнавал, что про кого и кому сказали, сам выслушивал сплетни и бестолковые монологи «незнакомок», которых узнавал по голосу. И только в армии начал сомневаться в том, что рации, телефоны и телеграфы передают именно то, что имели в виду абоненты. Потому как приказы были иногда настолько глупы, жестоки, невыполнимы, безосновательны, что другого объяснения им не находилось.