— Вы принадлежите к числу мужчин, считающих, что женщина вообще не должна есть?

— Боже упаси.

— Тем лучше. Я люблю есть. — Зина откинулась на спинку кресла и вытерла губы. — Здесь, — она похлопала себя по плоскому животу, — не откладывается ни грамма. — Я сжигаю калории. Избыток энергии.

— Вы могли бы прекрасно заводить аудиторию.

Зубы ее сверкнули в улыбке.

— Я была замечательным заводилой.

Зина принялась раскачиваться в стороны, ритмично, в такт воображаемому барабану, потрясая сжатыми в кулаки и выброшенными над головой руками. Сидя в кабинке, она не привлекала внимания других посетителей.

— Тра-ра-ра! Бум-бум-бум! Эй, вы там! Вас сварили, что ли? Тогда вон отсюда! А ты — на сцене? Думаешь, ты гении? Думаешь, звезда? Так мы докажем тебе, что нет!

Она медленно опустила воздетые к потолку руки.

— Браво, — сказал я. — Вспомнили родной колледж?

— А что же еще? Хорошая школа жестокости. Вокруг в основном бледные посредственности, зато в мое время можно уже было без опаски дать под зад какому-нибудь недоумку.

— Не думал, что все так упростится.

— Упростилось, упростилось. Все стандарты летят к чертям. Вот вам и наклонная плоскость. Мы возвращаемся в средневековье, Эндрю, и единственным преимуществом этого является лишь вновь зарождающаяся аристократия.

— Что за аристократия?