– Нет, Лидия. Я никогда не хотел…
–
Хавьер легонько вздохнул. Она увидела это на экране телефона. Такая у него была манера, некогда горячо любимая. Казалось, Лидия угодила в комнату смеха, где реальность искажали зеркала.
– Но, Лидия, это никогда не кончится, – сказал он с грустью. – Мы с тобой все потеряли.
Ну нет.
– Это бред, Хавьер. Ты потерял одного человека. Одного!
Замолчав ненадолго, он поднял на нее влажные глаза. Потом ответил:
– Единственного человека.
В груди у Лидии бешено стучало сердце, но она понизила голос.
– Самого важного человека, – признала она, но потом добавила: – И все равно ты не имел права! Никакого права!
Хавьер сидел в уютном солнечном свете, в ее родном Акапулько. Под рукой у него дымилась чашечка эспрессо. Лидия стояла посреди пустыни – нищая, бездомная, овдовевшая, осиротевшая. Он поставил телефон куда-то перед собой, и его изображение перестало трястись. Потом снял очки и протер стекла. Его рот искривился в ломаную линию.
– Не знаю. Я не знаю, – выдохнул он и быстро заморгал.
– Я выживу. Потому что у меня по-прежнему есть Лука. У меня есть Лука.
Его рот разверзся.
– Мы должны с этим покончить, – настаивала она.
Хавьер снова надел очки и надвинул их на переносицу.
– Я убила твоего