Тим успокаивающе махнул рукой:

– Нет, нет, мы просто говорили о…

– Тим просто треплет языком, – процедил Джереми. – Ему бы научиться держать его за зубами.

Тара стиснула его ладонь и прижалась к нему. Он чувствовал, как напряжено ее тело.

– Может, подышим свежим воздухом? – предложила она.

– Что?

– Пойдем. Я хочу посмотреть фонарики на улице.

– Не надо меня утихомиривать. Что с тобой такое?

Тим сказал:

– Эй, эй, давайте все немножко успокоимся.

– Почему бы тебе не заткнуться.

Шум вечеринки не утихал, но Джереми чувствовал, как меняется атмосфера вокруг него. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что он начал привлекать к себе внимание.

– Джереми! – Голос Тары был резок. – Какая муха тебя укусила?

Тим коснулся ее руки:

– Это я виноват. Про волка заговорил.

Джереми схватил его запястье.

– Если ты еще раз тронешь мою жену, я сломаю твою чертову руку. – Его сознание затопили видения гипертрофированного насилия, он увидел, как кишки Тима гирляндами рождественских флажков свисают с дорогой мебели. Джереми, ликуя, вознесся на гребень этой волны.

Поразительно, но Тим улыбался ему:

– Да что за херня, дружище?

Джереми увидел, как поднялись губы Тима, увидел показавшиеся зубы и отдался на волю инстинкта. Он будто бы сбросил с себя оковы: свобода и облегчение, прокатившиеся по его телу, произвели почти религиозный эффект. Джереми врезал учителю в челюсть со всей силой, на которую был способен. Что-то острое и неровное оцарапало ему костяшки. Тим, взмахнув руками, отшатнулся, опять споткнулся о приступок, но на этот раз рухнул на пол. Падая, он ударился головой о полочку, оставив на белой краске кровавый штемпель. Изображавшие сцену у яслей фигурки посыпались вниз, отскакивая от него.