Томми сидел молча, не решаясь нарушить доверительную атмосферу, которую Анита создала движением руки и голосом. Когда Альбин посчитал, что достаточно насладился моментом, он продолжил:

– Бывало так: его запирали в палате, а когда через какое-то время приходили, его там не было. Он мог оказаться в другой палате, которая тоже была заперта.

– Как это происходило? – спросила Анита.

– Об этом история умалчивает. Но многим становилось по-настоящему страшно. Словно это было что-то сверхъестественное. Откуда мне знать? Может, у него ключи были. Хотя такое происходило и в лежачем положении после приступа. Но это все, конечно, только болтовня.

Альбин вошел в раж, история увлекла его за собой:

– Еще одно. В подростковом отделении никогда не было столько самоубийств, как в то время, когда он там лежал. В первую очередь умирали те, кто так или иначе над ним издевался. В стационаре нелегко покончить с собой, все предметы, которые можно использовать, находятся под замком. Но если ты точно решился, то… Перерезать сонную артерию пластмассовым ножом – небыстро. В общем, все это продолжалось около года, а потом уже никто не нарывался.

Альбин сделал жест, означающий «я все сказал», и Томми решился задать вопрос:

– Ты читал что-нибудь из того, что я писал в последнее время?

Альбин презрительно скривился:

– Я не читаю желтую прессу.

Альбин бросил предупреждающий взгляд на Томми, и тот ретировался, но в голове роились фразы, которые хотелось высказать этому снобу-извращенцу, держащему за руку его девушку.

Мою девушку?

Томми принялся обдумывать коннотации этого понятия, а Аните удалось выпытать из Альбина еще немного.

– А что потом? – спросила она. – Когда он вырос. Когда его выписали.

– Тогда он тоже лежал не в моем отделении, но думаю, ему стало лучше. Он начал говорить. Через несколько лет его стали отпускать на время, но у него не было семьи, некуда было идти, поэтому можно сказать, что он остался. Пока его не выписали, и тогда он, видимо, и оказался в прачечной, раз вы так говорите.

– Больше ничего?

– Нет, это все. А теперь пусть дядя Томми оценит, достаточно ли этого для того, чтобы он не мстил тому, кто ему ничего плохого не сделал.

– Я думаю, – отозвался Томми.