– Линус?

Линус засмеялся бы от восторга, если бы не нынешнее тело, которое не позволяло выражать эмоции таким образом. Он смог лишь что-то проурчать и пару раз радостно вильнуть хвостом.

– Да, – ответил он. – Это я. Это я.

– Я… – сказал папа и огляделся, но, видимо, больше всего его поразила не местность вокруг и не собственное превращение. – Я снова могу говорить.

– Да, папа. Ты – лошадь и снова можешь говорить.

Папа посмотрел на свои передние ноги, сильные бедренные мышцы, повернул голову и потерся мордой о бок, встрепенулся, тряхнул гривой и несколько раз ударил хвостом, а затем снова взглянул на Линуса.

– Это галлюцинация, да? – спросил он. – Эффект от… того… – Только сейчас он вспомнил, обнажил зубы и захрапел: – Ты сказал, что не будешь…

– Может, я только часть галлюцинации.

Опустив голову, папа прядал ушами и моргал. Линус был рад, что папа превратился в такую сильную, роскошную лошадь. Стать каким-нибудь потрепанным ослом было бы не так здорово. Линус понял, что папа может до скончания века размышлять, но так точно и не скажет, была ли это только его или их общая галлюцинация.

– Папа, – сказал Линус. – Забей. Мы оба здесь. Ты можешь идти, бежать, говорить. Так наслаждайся этим.

Папа наклонил голову, глядя на Линуса:

– Ты гепард.

– Да, а ты лошадь. Так уж вышло.

– Это по-настоящему?

– Да. Мы в другом месте, и здесь мы такие, какие есть на самом деле.

– Что было в той банке? Где ты это достал?

Папа снова опустил голову и уставился на Линуса. Теперь пришел его черед показывать зубы и рычать. Не выпуская когти, он лапой шлепнул папу по лошадиной морде.

– Серьезно, папа! А ну перестань! Ты больше не сидишь в этой гребаной инвалидной коляске. Теперь ты лошадь в поле! Пойми уже!

От боли и удивления папина голова дернулась назад. Затем он осмотрелся, ноздри его раздулись, а глаза расширились. Наконец он, затаив дыхание, спросил:

– Что… это за место?