– Платить за комнату, которой не пользуешься, – это неэффективная денежная политика, – объяснила она.

Девлин присылала цветы и электронные письма. Ее сообщения походили на выдержки из топорного руководства по самопомощи:

«Ничего не стыдись. Подумай обо всем том дерьме, которое не получилось сделать, потому что было стыдно».

«К черту все это. Я все еще не вычеркнула тебя из зарплатной ведомости».

«Джейк о тебе спрашивал, так что идею выйти замуж за миллионера не стоит отбрасывать».

В ответ на это послание я запросила подробности наших осенних дел, она отправила мне и их.

Я обновляла почтовый ящик настолько часто, насколько у меня хватало выдержки, – ждала новостей от Билла. Всякий раз, когда я это делала, мне представлялось, как он сидит перед ноутбуком и тоже обновляет почтовый ящик – только ждет моих извинений.

Чтение, бег, мастурбации, ванны, еда. В возвращении домой крылась одна проблема – ты всегда возвращаешься к себе, той самой, которая жила здесь раньше. В наших с родителями разговорах мы не затрагивали серьезных тем. Говорили о погоде, разумеется. Лето, как всегда, должно было вот-вот закончиться. Мама расспрашивала меня об Оливии и Кристофере, о Девлин и бешеных клиентах из Нью-Йорка, о Джей Пи – с неприязнью. Я ходила вместе с ней в магазин, в газетный киоск. Несколько дней провела в хирургическом отделении, помогая ей с записями, – мы сидели на полу, спина к спине, обложившись бумагами.

– Я пришлю тебе счет, – шутила я.

Мы не разговаривали о Холлоуфилде. Мы не обсуждали свадьбу Итана.

Я осознала, что родители постарели, и в этом отчасти моя вина. Сообщения, оставленные без ответа, не говоря уже о звоноке от доктора Кэй в пять утра. Разве такие вещи не старят людей сильнее, чем года? Иногда, по ночам, я прислушивалась к их голосам, доносившимся из спальни, и знала: говорят они обо мне. Мешки у Папы под глазами набрякли, стали как два подбородка; еще у него появилась привычка ходить за мной по пятам из комнаты в комнату. Он мог задремать после обеда и вдруг вскочить, взбежать по лестнице на второй этаж и легонько постучать ко мне в дверь или примчаться с необъяснимой поспешностью в кухню, когда я завтракала там, и сконфуженно замереть надо мной.

– Ну чего ты волнуешься? – спрашивала я.

Но он лишь качал головой, не умея объяснить:

– Сам не знаю.

Однажды днем, когда немного потеплело, я набрала ведро воды и пошла в сад – мыть батут. Лучшего места для чтения было не придумать. Я смела все листья и принялась оттирать – сначала сетку, затем – пружины и ножки.

Батут выдерживал меня, если я просто лежала, но если бы я прыгнула, то приземлилась бы уже на бетон. Я принесла подушку и покрывало и читала там до тех пор, пока не опустились сумерки. Тогда-то Папа меня и нашел. Я смотрела, как он идет ко мне через сад. Медленно и осторожно. Заложив руки за спину. Дойдя, он улегся рядом со мной.