В другие дни я не видела смысла в подобных разговорах. Ну я рассказывала себе сказки – это правда, и что с того? Не вижу плохого в том, чтобы убеждать себя, будто вместо одних событий в прошлом произошли другие. И Итан, и Далила, и Гэбриел, и Ной – у каждого из них свои сказки. Да кто из нас не рассказывает себе сказки, просто чтобы вставать с кровати по утрам. И ничего такого уж страшного в этом нет. В такие дни мне хотелось встать из-за стола и уйти от доктора Кэй. «Оставьте меня с моими сказками в покое», – хотелось мне сказать. Вот так.

Единственное, о чем мы никогда не говорили, – это свадьба; мы не обсуждали ее, поскольку я уверила доктора Кэй, что не собираюсь там быть. Движимая научным интересом, она распрашивала меня о братьях и сестрах, но, когда я рассказывала о них, она становилась похожей на мамашу, стоящую у ворот школы и сравнивающую чужих детей со своим ребенком. Я описала ей Ану, рассказала об успехах Итана; смягчила эпизод в спальне и приукрасила линию любви главных героев.

– Я слышала, Итан скоро женится?

– Да. В октябре.

– Семейное торжество? – спросила она без улыбки.

– Думаю, он захочет быть главным и не пожелает делить всеобщее внимание ни с кем из нас, – ответила я. – Ну вы же знаете Итана.

Она кивнула.

– Итан, – произнесла доктор Кэй, словно пробовала имя, как какое-нибудь блюдо, и пыталась определить тот или иной его ингредиент. – Надеюсь, он живет той жизнью, которую заслужил.

Я утешила себя тем, что, выражаясь языком права, я упустила, нежели сознательно исказила факты, и ничего в этом плохого нет. Представила, как Девлин приподняла бы бровь, слушая всё это. В любом случае, я не хотела больше тратить сеанс на обсуждение чего-то счастливого и приземленного.

Однако, уже застегнув пальто и завязав пояс, доктор Кэй задержалась у стола, перед тем как уйти.

– Насчет свадьбы, – сказала она, не глядя на меня, поскольку так было проще.

– Да?

– Я рада. Рада, что ты на нее не собираешься.

Иногда мне казалось, будто мы сидим там ради сохранения уже ее рассудка.

В такие встречи она говорила больше, чем за все вместе взятые годы, что я ее знала. В приглушенном свете кафе она выглядела осунувшейся и просветленной.

– Мне никогда не забыть, какое у тебя стало лицо, когда я впервые сказала тебе правду. Я все время об этом вспоминаю. Это случилось на третий месяц твоего пребывания в больнице. Ты постоянно спрашивала о ней. Ты стала одержима. Мыслью о ней и ее новой семье. Ты спрашивала снова и снова – ты же помнишь: «Почему и я не могу жить с ними?» Тебе уже стало намного лучше. И я спрашивала себя, правильный ли подход я выбрала. Он, видишь ли, не предполагал решения. Вернее, решение было только одно – сказать тебе правду.