– В жизни не видел ничего подобного, – сказал почтальон и ретировался.

Мы трое стояли у парадной двери и разглядывали коробку. В пижамах и сосредоточенные, как саперы. К пчелам прилагалась сопроводительная записка, написанная от руки и на полном серьезе, – с пожеланием мне здоровья и следующим выводом: «Мы обнаружили, что пчеловодство оказывает превосходный терапевтический эффект».

– Терапевтический, – повторил Папа, снова смеясь.

Посылку тогда забрал местный пчеловод. Он оказался очень благодарен нам за то, что мы о нем вспомнили.

Мы ели до тех пор, пока вилки не зазвенели, соприкоснувшись с китайским фарфором.

– Есть кое-что, о чем я должен сказать, – нарушил тишину Папа.

Он поставил руки локтями на стол, ладонями кверху, как будто собирался прочитать застольную молитву. Я взяла его за одну руку, Мама – за другую.

– Мы очень переживаем по поводу этой свадьбы, Лекс.

Снова решили вмешаться. Я выпустила его руку и вернулась к еде.

– Для тебя плохо встречаться с ними, Лекс, – сказала Мама. – Разве доктор Кэй тебе этого не говорила? Мы просто… мы хотим, чтобы ты вернулась в Нью-Йорк. К работе – спокойно и с радостью. Ты ничего не должна Итану.

– Это свадьба. Семейный праздник.

Мама посмотрела на Папу, а Папа посмотрел на меня.

– А что говорит доктор Кэй? – спросил он.

Все то же доверие между ними, выкованное в больничных коридорах, в комнатах без окон.

– Ее это не беспокоит, – сказала я.

– Ну, тогда… – Родители смотрели в свои тарелки, как будто до сих пор ждали добавки.

– Если хотите знать – я еду не одна.

Мы с Оливией вылетали ранним утром, в середине недели. Мы вяло слонялись по аэропорту между магазинами WHSmith и Boots и, скучая, таращили глаза на вещи, которые так и не купили. Примеряли темные очки. Замаскировать мой возраст в этот утренний час оказалось не под силу ни одним.