– Твою мать, – скрипит он зубами, – что ты… Пошла отсюда! Быстро! Или хуже будет!
Я делаю шаг к нему навстречу, и он хватает рукой голову Машеньки, – ее голова помещается в его руке, – и отрицательно мотает головой.
– Только попробуй. Только дернись. Вон!
Я отступаю, хватаясь за наполненную звоном и каким-то шумом голову, пытаясь осознать, что происходит.
– Ты будешь слушаться, понятно? Я же тебе говорил…
Почему я на это смотрю и слушаю?
Я убегаю на кухню и ищу ножи, но их нет в магнитной подставке, нет на стеновой панели, нет нигде! Мне нужно побежать и попросить о помощи соседей, нужно что-то сделать, чтобы его остановить…
В моей голове что-то щелкает, все вокруг озаряется светом, и я вижу у открытой двери на балкон хозяйственный топор с оранжевой ручкой и хватаю его и бегу обратно в комнату, чтобы заставить его остановиться и выгнать под страхом чего-нибудь, ну хоть чего-то!..
– Стой! Отпусти ее! – мой истошный визг оглушает меня саму, и я подбегаю к этому уроду и толкаю его обухом топора, но он едва сдвигается, оборачивается, несильно шлепает меня ладонь по лицу, а затем отталкивает – уже с такой силой, что я ударяюсь спиной о стену и теряю дыхание.
– Какого хера ты пришла? Какого хера? Теперь…
Он говорит что-то еще, но я не слышу – то ли из-за удара, то ли еще из-за чего-то. Он берет мою ревущую и брыкающуюся девочку под мышку и собирается куда-то уходить, пока я безвольно валяюсь на полу, и меня не слушаются ни руки, ни ноги.
– …твоя ошибка, дура!
Его голос звучит из прихожей, а голос Машеньки глохнет и совсем затихает, и почему-то именно это приводит меня в чувство. Я вскакиваю и снова хватаю топор, который теперь кажется гораздо легче, и с криком бешеной амазонки мчусь в прихожую и с разбега всаживаю топор куда-то в спину насильнику моей дочери, пытающемуся унести ее из квартиры.
Он не кричит, а, наоборот, замолкает и начинает пятиться в шоке. Я отталкиваю его, перехватывая Машеньку, закрываю входную дверь и убегаю с ребенком в комнату.